Беседа с Глебом Самойловым о воинствующей жертвенности его лирического героя.
– Музыкальный андеграунд для нашего поколения заменил собой традиционные, религиозные, скажем так, ценности. Фактически “культовость” его персонажей была таковой не в столь уж и переносном смысле. Сейчас ситуация меняется, как тебе кажется?
Глеб Самойлов – Сейчас сформировалось другое отношение к этим “рок-идолам”, – да, фанатское, да, самозабвенное. Но никто уже не рассматривает их в качестве духовных учителей, никто не пойдет брить себе голову в дацан потому лишь только, что Борис Борисович Гребенщиков – буддист. Никто не пойдет креститься потому только, что Костя Кинчев – православный. Мне кажется, сегодня к “звездам” сформировалось нормальное по существу отношение – потребительское.
– Приходит ли на смену андеграундовым культам настоящее религиозное возрождение?
Глеб Самойлов – Тоже вряд ли.
– Принципиальные “моменты игры”, которые использовались музыкантами и их слушателями (с тем, чтобы черной чертой подчеркнуть свою перпендикулярную инаковость взрослому миру) – это наркотики, оккультизм и экстремизм, часто политически выраженный. Но даже игры, подобно оговоркам в речи, характеризуют человека вполне определенно, ты согласен?
Глеб Самойлов – Что касается наркотиков, то, скрывать не буду, мы прошли через этот период, причем по полной схеме мы его испытали на себе. Хотя в нашем случае это было не тупое средство получения удовольствия. Скорее, оно было связано с целой культурой, которую мы в себя впитывали. Что касается оккультизма… Да, мимо этого мы тоже не прошли. Очень много было учений и просто сдвигов по фазе, которые поначалу сильное влияние оказали а сейчас от них достаточно тяжело избавляться. Но следы их никогда не исчезнут; все, что прожито человеком, оно всегда с ним остается. Даже сейчас, когда я знаю, что я православный христианин, могу сказать, что в свое время в практике индейцев яки достиг некоторых сдвигов – это, разумеется, во мне навсегда останется. И то, что мне виделись руки во сне, и то, что я вообще мог сновидеть, все это останется. Однажды я даже вылечил себя от мании очень серьезной по методике НЛП. Другое дело, что на данный момент это не совпадает с моим мировоззрением и мне не нужно. Но что-то внутри меня помнит об этом опыте. А экстремизм? Я чувствую, что сейчас я стал более экстремальным, чем раньше.
– Я имею в виду политические выражения такого экстремизма. К примеру, твой сольный альбом “Маленький фриц” многими правыми радикалами был воспринят едва ли не как руководство к действию. Я понимаю всю провокационность ситуации, но, как бы то ни было, преступлением против принципа “политкорректности” это было однозначным.
Глеб Самойлов – Замечательное слово ты употребил – “провокация”. Главное, что я ненавижу в этой жизни – “политкорректность”. Творчество группы “Агата Кристи” и мое собственное, как бы там попсовым или роковым его не обзывать, оно всегда будет провокационным. Что же касается “Маленького фрица”, то, с моей точки зрения, этот альбом очень человечный, каждая его песня была мною пережита, каждый текст был прожит изнутри, но одновременно с этой искренностью я сознавал, что я иду против истеблишмента просто с дикой силой и подставляю коммерческий успех этого альбома. Но это творчество – никакой политической мотивации за ним не было. Да, там есть самоирония. Но самоирония и стеб над тем, что поешь – разные вещи. Ирония там не над персонажем, а надо мной, над автором, над теми штампами, которые надо мной довлеют. Боль этого лирического героя я переживал, как будто она моя. Это подарок Бога, наверное – такое самоотождествление. Такое редко происходит и со мной этого больше никогда не происходило.
– Песню “Дорога паука” ты посвятишь Хайнцу Эверсу, персонажу также более чем “недозволенному”, хотя и изданному по всему миру в знак признания неоспоримой гениальности…
Глеб Самойлов – Да, автору “Хорста Весселя”, который впоследствии был проклят той же НСДАП и книги которого сжигались в Германии на кострах. Эверс близок мне как писатель, продолжающий в германской литературе линию Майринка и Гофмана.
– Майринк – “твой” автор?
Глеб Самойлов – Да. Несмотря на весь его теософизм, экуменизм. Да, он был масон и это понятно. Но прежде всего он был великий писатель и шкала силы страдания, силы правды, силы искренности была изначально сильнее, чем рамки масонских его интерпретаций.
– А ты отметил эту почти неизбежную тему (для Майринка, в частности) – едва слышную, но по ходу нарастающую ноту бесовского хохота по мере приближения к тому, что мнится “Рубедо”?
– Как писатель он оказался в конечном счете мудрее, чем человек. Тот же “Ангел Западного окна” развенчивает Майринка как адепта определенной практики – полностью. Он развенчивает свои же чаяния, свои же надежды. Он ведь изначально хотел быть больше чем писателем – посвященным. Так или иначе эта книга поставила Майринка-писателя намного выше, чем Майринка – масона.
– Какие еще имена могут быть ориентирами в твоем мире?
Глеб Самойлов – Совершенно разные и неадекватные друг другу. Замечательный русский писатель Вениамин Каверин, который написал удивительную книжку “Ночной сторож, или семь занимательных историй, рассказанных в городе Немухине в тысяча девятьсот неизвестном году”. Был тот же Булгаков, тот же Достоевский, Гоголь, даже ранние Стругацкие (но не поздние – эти переложения Оруэлла, соц-утоп, показались скучными. Мы все это прошли сами). Но первое, изначальное потрясение – это Гофман. Я знаю только единственного писателя, плохо оценившего Гофмана. И меня это обрадовало, поскольку и до этого я его терпеть не мог – это Толстой. Он сказал: “а, это был такой пьяница-алкоголик в Германии. Ему все столы летающие мерещились”.
Разумеется, из тех, кто повлияли на меня, не могу не назвать Толкиена, Честертона и Льюиса. Они, мне кажется, и заложили основы современной христианской культуры, современного христианского видения мира.
Что же до кино… Для моего поколения фильм “Тот самый Мюнхгаузен”, например, (Библии мы не знали) был мерилом чести и честности, правды и совести. Еще бы я назвал “Сказку странствий”. Ощущение какой-то высшей правды, правды человека, который имеет право быть не таким, как все. Это была не та правда, которой в школе учили, по роману “Мать”. Это была правда одиночки, который имеет право быть в одиночестве.
Среди тех, кого не люблю, могу назвать Горького. Для меня он не писатель, – пациент. Я знаю его диагноз – хроническая ницшемания, взять хотя бы его тараканьи усы. По гроб жизни у него портрет Ницше висел на стене… А люди, больные Ницше – они все изначально ущербны. Так же, как и их кумир.
– Что для тебя смерть?
Глеб Самойлов – Это тайна великая, тем более что я часто был у ее порога… Это нечто невыразимое простыми словами, вообще невообразимое. Но смерть одна имеет значение во всей этой мишуре, которую мы называем своим проживанием жизни.
– Твое творчество было религиозным?
Глеб Самойлов – Всегда, на самом деле. У меня как поэта всегда творчество было религиозным. Даже когда я писал что-то (как мне тогда казалось) антирелигиозное (“Его там не было”, к примеру), это ведь песня страха перед потерей Бога. Я могу сейчас сказать: все мои песни религиозные, более того – они все христианские. Я так или иначе существовал в этой системе координат, иногда в песнях мне хотелось быть “плохишом”, богоборцем. Но тем не менее я все равно тем самым признавал христианскую систему координат. Я в свое время общался с сатанистами и понял – они просто играют роль “плохишей”, и как можно всерьез воспринимать всех этих ряженых “антихристов”… Настоящая чернота – она есть. Было сказано про Сатану: “мастер лжи”. И для меня мастер лжи это на данный момент страна, которая сейчас претендует на мировое господство, мировое господство не только военное, но и духовное – Америка. Для меня Америка – родина будущего Антихриста. И все, что она делает – именно то, чем будет оперировать Антихрист. Прежде всего мировая кредитно-финансовая система, центры товарно-денежных отношений. Системы кодификации…
При этом тот же Marylin Manson – кривое зеркало, показывающее американцам всю их мерзость. Для меня он никакой не Антихрист – он христианин в сто раз больший, чем какой-нибудь президент Клинтон.
– К тому же музыкант замечательный.
Глеб Самойлов – Да. Ты посмотри, во что превращается “поколение, выбирающее пепси”. В стандартизированных биороботов. У тебя есть уверенность, что они когда-нибудь перестанут быть идиотами?
– Твой выбор христианства связан с какими-то внешними влияниями или же все это состояние действительно нагрянуло “изнутри”, как и твои песни?
Глеб Самойлов – Скорее так. Я при этом очень хочу выразить огромную благодарность Косте Кинчеву, моей жене Тане, Арсену Лордкипанидзе за их помощь на этом пути. Но все же из двух типов отношения к жизни (это не связано с конфессиями, это просто “дискурсы”, говоря языком философского факультета): буддийского и христианского, мне всегда был ближе христианский. Первый путь – это отрешенность и безразличие. Второй – сострадание, принятие боли. Для меня здесь никогда не было выбора…
Сергей Дунаев. ИNАЧЕ № 4, 2001 год, г. Петрозаводск