О расколе «Агаты Кристи» и жизни после, об общественной и политической деятельности, про необходимость культурной революции в России и о том, должно ли государство влиять на культуру (19.02.2024)
– Друзья, всем привет! Это ЛомовКа, меня зовут Владимир Полупанов, я музыкальный обозреватель АИФ. Я музыкальный обозреватель МК Ильи Легостаев, и у нас сегодня гости, чьи мемуары о рок-н-ролле и о всем, что его окружает, могли бы быть невероятно интересными.
Рок-легенда, основатель и лидер группы Агата Кристи Вадим Самойлов.
ВС – Здравствуйте, друзья, привет! Очень рад снова тут среди вас находиться.
– Я вот каждый раз осекаюсь, говоря, что ты лидер и основатель группы Агата Кристи. Может быть, это уже нужно говорить с приставкой «экс», потому что, собственно, группы-то уже, наверное, не существует.
ВС – Ну, так или иначе, это же наш фундамент, и совершенно справедливо, что… понимаешь, вы-то относитесь к музыкальным журналистам,
да, и люди-меломаны, которые знают, откуда там Вадим Самойлов, откуда Глеб Самойлов. Но это же примерно треть зрителей, которые вот ходят на концерты, а две трети, как бы, им о ней нужно напоминать. Поэтому Агата Кристи, можно сказать, что «экс», потому что в том виде, в котором она существовала, вот, и стала известной там федерально, Агата Кристи больше не существует. Ну, конечно, она была и до этого, и, возможно, будет после. Но это будет отдельная история, о которой мы попозже поговорим.
— Ну, твой брат уже полностью открестился, Глеб, я имею в виду, и у него группа «Матрикс», а ты, мне кажется, в турах еще все-таки пишешь, да, Агата Кристи, на афишах?
— Да нет, я давно не смотрел, видимо, эту тему в интернете.
ВС – Посмотри, ты увидишь очень оригинальную версию Агаты Кристи, да,
во главе с известным персонажем.
— Ну, при этом, кстати, и Глеб исполняет старые хиты на концертах, и ты исполняешь тоже. Всегда вот в этой ситуации, ну, по крайней мере,
среди журналистов есть такой небольшой раскол, а им всегда нужно понять, кто из них пользуется этим по праву, а кто, ну, грубо говоря, участвует в кавер-группе. Вот твоя позиция к этому.
ВС — Смотри, суд установил, что мы оба по праву, и я считаю, что это правильно. Вот. А что касается… Слушай, то, что нас до сих пор путают издания, ну, вы-то не перепутаете там.
— Нет, мы не.
— А, называют Глебом иногда?
ВС — Да, да. Слушай, берут моё интервью и фотографию Глеба ставят. Ну, всё что угодно бывает.
— До сих пор это происходит?
ВС — До сих пор это есть. Слушай, молодое поколение растёт. Вот, суд признал, что… И я считаю, что, по сути, это так тоже. Другое дело, что, ну, не стоит, наверное, посторонним людям, которые вот за рамками нашей семьи, условно говоря, кроме Глеба и Вадима, так сказать, к этому фотографию свою лепить. А такие есть. Вот посмотрите, изучите. Это любопытно.
— Угу.
— Ну а вообще, я так понимаю, инициатором вот этого суда и раздела прав был не ты, а, наверное, Глеб?
ВС — Нет, не я.
— Почему не удалось вам как-то по-братски договориться об этом?
ВС — Смотри, там ноги растут даже, в общем-то, не от Глеба.
К сожалению, Глеб не относится к счастью людей, которые, например, владеют собой в плане… Управляют собой как артистом. Там есть дирекция, там есть за ним, так сказать, люди, которые… Этот фокус проделывается многими группами уже. Заходили сначала в одну, потом в группу «Наив» зашли, всех поссорили друг с другом, оставили солиста и стали директорами-барабанщиками.
Сейчас то же самое происходит с Глебом Самойловым. Вот и всё.
Да, сначала он создал проект «Матрица» и пел вот эти песни.
И на самом деле на это есть зритель. Это очевидно совершенно.
Но тому, кто им сейчас управляет, хочется больше славы и денег,
поэтому они воссоздают Агату Кристи свою, видимо.
– Ну, то есть для тебя это такая закрытая страница, да? То есть вот была группа, от неё остались какие-то, безусловно, песни, но всё.
ВС – Конечно, да. Потому что, смотри, группа подразумевает, что возможно вместе что-то делать, да, там дальше двигаться. Просто сыграть концерт… Ну, сыграли мы вот там просто ностальгический концерт, больше горя с этого мы поимели и последствия, да, там и в отношении друг с другом тоже. То есть просто за деньги неинтересно это делать. Вот. А чисто по творчеству и по жизни, ну, мы просто вообще в разных сторонах, и в плане мировоззрения, и в плане даже того, о чём хочется петь. Поэтому это нормально. То, что мы должны были разойтись, это было очевидно и было понятно с самого начала.
-- Вы действительно совершенно разные люди. И в гуманитарном смысле, и в артистическом, как авторы музыкальные. Вы, как бы, такое ощущение, что разные мускулы просто используются при создании этой музыки.
Но, тем не менее, вот родственные связи, они по-прежнему остались?
Или вот те конфликты, которые между тобой и Глебом были, они по-прежнему давят на вас и не дают общаться?
ВС- Ну, на меня ничего не давит, но со стороны Глеба, да, у него более, так сказать, нервная в этом смысле позиция, чем она продиктована, ну, надо смотреть, как бы. Не хочу, так сказать, никого там обвинять ни в чём и так далее. Те, кто погружён в эту тему, могут смотреть концерты и сами всё понимают, почему и как.
— У тебя довольно чёткая и ясная позиция по поводу СВО.
Не каждый музыкант себе сегодня это позволяет, потому что многие опасаются. Как бы чего ни вышло, не перекрыли бы кислород, а вдруг всё будет отмотано назад, и им потом будет сложно как-то объясняться, скажем так, и с публикой, и, может, со своими коллегами. В общем, это требует определённой смелости. Ты когда-нибудь вот страдал за свою позицию? Тебе поступали угрозы? Или ты, может быть, как-то, ну, я не знаю, что-то потерял из-за этого?
ВС — Смотри, тут история начинается намного раньше.
Я начал взаимодействовать… Речь идёт о том, что вообще понимаешь ли ты, где ты живёшь, что такое государство, да? Отделяешь ли ты болячки государства от болячки власти, да? И народ при этом.
И эта история со мной началась достаточно давно. То есть вот это ощущение причастности к тому, что ты…
У тебя есть идея, как эту жизнь в нашей стране делать лучше, с её недостатком тогда. Поэтому я начал взаимодействовать с государством ещё в нулевых годах. Ещё в 2006 году начал участвовать в различных мероприятиях. Не говоря же о том, что я был первым, единственным рок-музыкантом, который был доверенным лицом кандидата Путина в выборах 2011 года. То есть для меня это логичное продолжение просто моей внутренней позиции. Вот и всё. Потому что тот человек, который понимает хоть что-то в государственности и понимает хоть что-то вообще, как мир устроен, тот, мне кажется, занимает конкретно вот эту позицию.
Просто она сейчас заставляет всех… Вот эта война заставляет всех конкретно думать об этом, выбирать и как-то действовать. Но это же всё зрело внутри, это было очевидно и понятно. Поэтому у меня просто здравое ощущение общества… Ну, я стараюсь в себе внести здравое и разумное понимание о том, как мир устроен, как страна устроена. Поэтому я занимаю вот эту позицию. И я считаю, что человек, который занимает другую позицию, он либо откровенный противник конкретного государства нашего, либо он всё-таки ещё что-то недопонимает по каким-то причинам.
– Но всё-таки страдал ли ты из-за этого? Были ли угрозы?
ВС – Угроз не было, но, скажем так, по мне проходились, естественно.
Ещё тогда, когда я стал доверенным лицу Путина, особенно.
– А кто, по-вашему, это коллеги или?..
ВС – Ну, там всё те же самые… Тот же Миша Козырев, тот же… Признанный иноагентом. Тот же Троицкий и так далее. Тусовочка вот эта вся. Ну, ты прекрасно этих людей знаешь. Вот. Там была даже работа по музыкантам.
Прямо я знаю, что Миша названивал моим коллегам, говорил, чтобы со мной не имели дела и так далее. Но в основном, слушай, мне это как слону-дробина. Я отношусь к людям, которые идут своим путём.
Мне всё равно, что про меня скажут. Вот абсолютно всё равно.
-То есть тебя не обижает, когда Козырев, сегодня находясь где-то в Голландии, живя там, говорит, например, про то, что всех,
включая тебя, Чичерина, перечисляет, и Слава Бутусова и так далее. Ну, называет это «зет-хоспис». Ну, типа того, что вы уже ничего нового родить не можете. Тех хитов, собственно, на которых, ну и, собственно, была взращена ваша популярность, благодаря которому вы стали популярны. Таких хитов вы уже не пишете. И, собственно, нынешнее ваше творчество,
оно стало более, наверное, социальным. Ну, в частности, твоё, например.
Ну и Чичерина, мне кажется, тоже. Что Слава Бутусов совсем как-то в стороне от этого. И, собственно, эти песни долго не проживут. И не будут иметь такой популярности.
ВС — Ну, смотри, я пишу песни не для популярности. Я же отношусь к числу тех самых, так называемых, тру-рокеров, да, там, деятелей культуры,
которые… Мы не занимаемся маркетингом, да, когда сочиняем. Вот из меня прёт, я хочу это сейчас сказать. Я это сейчас говорю. Вот. А останутся ли эти песни где-то когда-то? Я не знаю, когда военные песни, там, во время… времен Отечественной войны. Ну, кто знал, что из них останется, да?
Посмотрим. Это не нам судить, и уж тем более не Михаилу Козыреву. Вот. А что касается… Потом он ещё там подменяет какие-то вещи. Смотрите, он говорит, что вот, там, таких хитов уже не напишут. А дело в том, что артисты моего возраста и моего статуса, они не пишут таких хитов.
У нас другое уже содержание, да? И к нам ходят по-другому, по другим причинам. Поэтому это, как бы, не нужно мешать тут мухи и котлеты. Вот. Это подмена. Ну и потом, Миша просто не так сильно разбирается
на самом деле в музыке, чтобы делать хоть какие-то такие выпады. И слишком у него вот эта точка зрения на нас на всех окрашена ненавистью
ко всему происходящему.
-С другой стороны, у него большой опыт, он со всеми хорошо знаком.
То есть ему есть чем сравнивать, что было раньше, что сейчас. То есть…
ВС – Ну, насчёт зет – хосписа журналисты, в принципе, любят броские фразы.
– Ну да. Чтобы это привлекало внимание.
-Вообще, Вадим, скажи, какова роль Козырева? Он действительно многое сделал для русского рока. Как он считает? Он считает себя таким гуру? Чуть ли не мессией?
ВС- Нет, Миша, конечно, не мессия. Миша хороший радиодеятель. У него есть какая-то чуйка. Он действительно выбирал из того,
что может стрельнуть. Эта чуйка у него продюсерская есть. Вот. Ну, скажем так. Выстреливает то, что должно было выстрелить. Мы можем очень долго обсуждать, там, кто бы мог быть на его месте. Вот я там где-то слышал,
мне же Лёша-то рассказывает всякие… Не буду про это говорить.
Вот я там слышал, что он нас всех считает себя прародителем. Нас всех.
Но дело в том, что мы оказываемся… Во-первых, когда-то Агата Кристи с 1989-го года существует и была в первой волне русского рока, это так нельзя говорить. Во-вторых, он учился у моего клавишника в институте медицинском. Ну, то есть студентом. И кто кого прородил, это большой вопрос.
– У Козлова?
ВС- То есть вообще вот так ставить вопрос, что кто-то из нас что-то открывает. Да, это какой-то краник. Но Агата Кристи попала в базу нашего радио или там, радио Максим, тогдашнего, не потому, что
кто-то решил ее туда включить, а потому, что это была часть культуры уже большая. И, собственно…
– С другой стороны, была создана некая индустрия, которая, мне кажется, могла и ветеранам, и молодым артистам гораздо полнее себя реализовывать. Допустим, все эти фестивали, ну, то есть вот что-то, что, конечно, артиста двигало вперед. Понятное дело, что если у него совсем нет никакого таланта, можно окружить его возможностями, и ничего не получится.
ВС- Вот, да, Илья, совершенно верно. Потому что нужно понимать, что двигаются вперед те, кто способен двигаться. И если какая-то инфраструктура вокруг этого объединяется, то это процесс взаимовыгодный. Инфраструктура тоже себя очень неплохо чувствует.
Безусловно. И наше радио, и фестиваль Нашествие, там все хорошо зарабатывали, там все, так сказать, получали свою порцию славы,
точно. Поэтому это обоюдный, так сказать, взаимовыгодный процесс.
Вот и все. И здесь как бы все на равных. И говорить так просто, что вот, именно средства масс-информации рождают артистов, может быть, в поп-среде это так. Может быть. Вот, может быть, ты в этом
лучше разбираешься, да? Потому что там действительно поп-проекты могут быть, ну, очень чрезвычайно похожи друг на друга. Но у нас, в нашей среде тру рокеров, ну, слишком каждый, ну, авторский, слишком он индивидуальный, как бы вот, несет свое лицо. Поэтому у нас чуть другая
история.
— Ты вот сказал, что твои взгляды сформировались
в начале нулевых. Сильно они изменились по сравнению с тем, что было, допустим, в 80-х и 90-х? Потому что, конечно же, Агата Кристи начинала играть рок-н-ролл в ситуации, когда рок был жанром невероятно демократичным, когда это означало, что пусть растут все цветы,
мы приемлем всех людей, мы объединяемся вокруг хорошей музыки. То есть, это было такое тожество либерализма. И, соответственно,
конечно же, почему сейчас многие обижаются на то, что позиции многих людей изменились, потому что, что вот вроде бы было тогда,
и мы совершенно не ожидали, что те же самые люди могут
говорить совершенно другие слова и петь совершенно другие песни. Ты поменялся или нет в этом отношении?
ВС — Смотри, здесь мы вот к самому термину либерализма возвращаемся. Либерализм, как переведем это на наш, так сказать, глоссарий, — воля
свобода, да? Воля и свобода, так сказать, наша вот русская воля. То есть,
это возможность человека жить свою жизнь, идти к своим целям,
следовать своим принципам. В этом отношении либерализм тогдашних девяностых, да, там просто вот эта часть клапана открылась, которую эта рок-культура несла, которая была не принята в
истеблишменте советском.
— Просто вышла из подполья, грубо говоря.
ВС — Да, просто вышел из подполья. И вот эта тоже часть культуры, это тоже часть человека. Ну и все, собственно говоря. И больше проблем никаких нет. А человек остается. И мы сейчас, я считаю, у нас наше медиапространство, вот все там будут говорить, что вот,
там нельзя того и сего сказать. На самом деле у нас до недавнего времени было самое открытое, самое свободное медиапространство, даже запредельно свободное. Поэтому есть сейчас свободы, но до недавнего времени, я считаю, что да, тот, кто действительно вот в рамках, все по закону. Наша армия воюет. Ее порочить нельзя, точка. Ну это факт. Что касается свободного высказывания мнений, все-таки она существует до сих пор. Вот. И это совершенно нормально. У нас свободы в отношении побольше, чем в других странах мира сейчас. Поэтому в этом отношении, как бы, я ничем не трансформировался. У меня есть возможность
быть собой, быть свободным. Вот. И говорить то, что я хочу.
Поэтому во мне либерализм, то бишь, вот, воля, да? Просто вместе
с либерализмом, как бы, еще очень много таких фантиков вокруг
возникает, да? Которые, как бы, его такие атрибуты.
Но это на самом деле не то, что, ну, это не самое главное в либерализме. То есть для меня либерализм — это возможность, вот как я
когда играл, отчетный концерт в райкоме, в Кировском райкоме, комсомолы в Екатеринбурге, тогда еще Свердловский, это был
год 85-й или 86-й, мы когда исполняли песни этих на сцене УПИ,
там много было рок-групп, они просто писали авторства. Тухманов там, ну,
свои песни пели, там, Зацепин и так далее. А я вот писал принципиально Вадима Самойлова. Ну, меня, значит, на ковер вызвали, сказали,
ну, слушайте, вы вот поете, песни пишете, а вы знаете, что вы не член СВК, нельзя же давать и проводить с вами беседы. Мы встретились
в Кировском райкоме, мы играли концерт, но надо отдать должное, к тому времени уже все было намного спокойнее, просто мне рекомендовали, ну, вы, например, поступите в консерваторию в союз композиторов и будете выступать. Ну, собственно, вот, это единственное, что меня тогда, то есть я могу сейчас петь свои песни, вот, не подписываясь никем, и говорить, что хочу говорить. А что нужно? Все.
— Ну, при этом, вот, по поводу самовыражения, мне все-таки кажется, что сейчас, конечно, не самое удачное, не то, что удачное, не самое безопасное для этого времена, потому что, конечно же, по-моему, позиции все-таки сейчас существует только одна. И те, кто пытаются ее оспаривать, они сильно рискуют, находясь там в стране, за границей. Людям иногда, ну, вот это звание иноагента, оно, конечно же, мне кажется, далеко
не всегда раздается заслуженно.
— А чем они рискуют, если они сидят за границей? Они, мне кажется, ничем не рискуют.
— А, ты знаешь, слушай, можно запустить любую последовательность
шагов. Человеку можно оштрафовать за что-нибудь, а потом отобрать вот здесь квартиру. Например. Вот. Что, мне кажется, довольно странным занятием. Ну, пока вроде такого не происходило. Вот это все совместимо
вот с той рок-н-ролльной свободой, которая была в 80-х и 90-х, и с тем, что происходит сейчас. Как ты думаешь?
ВС — Ну, то, что есть эффект никоего закручивания гаек, это очевидно, и
если я правильно понимаю, причина вот такая. То, что есть
какие-то переборы, возможно. Возможно они есть.
— Перегибы на местах.
ВС — Ну, как бы да. И на местах, и в центре везде есть перегибы. Потому что, слушайте, мы же состоим, вот мы же понимаем, что структура даже власти и госаппарата, она разная, она большая. То есть, на эти решения влияет огромное количество людей. Только не надо просто всем говорить, что Путин сделан иноагентом там Земфиру, например. Не так. Все это работает по-другому. То, что можно следовать дальше по этому пути, да, возможно. Но сейчас такое время, понимаете, время такой чистки. И скажем так, есть же люди, которые просто не говорят ничего.
— Да. Молча, молча на ее избавление.
— Ну, я уже говорил, смотрите, дело вот в чем. Я вот уже в начале передачи сказал, что я считаю, что если ты здраво и разумно пытаешься подходить к ситуации, стараешься подходить к ситуации с точки зрения геополитики, с точки зрения истории нас, истории наших отношений с тем, что стало Украиной, истории нашей государственной, истории 90-х годов, истории нашего взаимодействия с западным миром, то вот эти выводы, которые
сейчас официальные, да, которые президент принес, они очевидные. Понимаете, не потому, что я фанат Путина, просто с моей точки зрения, я своей головой думаю, я понимаю, что он говорит правильные вещи.
И что вот ситуация она такая, и что в ней нужно так действовать,
потому что иначе нас не будет, потому что цель такая.
То есть это вытекает из здравости просто. Поэтому я своим коллегам
прощаю заблуждение, у нас слишком много фантазии вообще в креативной среде, это вообще люди творческие. Творческий человек никогда не врет, он отчаянно верит в то, что на ходу сочиняет. Это тоже существует.
Поэтому я своим коллегам пытаюсь голову включить, пожалуйста, подумайте, подумайте.
– Ты считаешь, Вадик, что не удалось бы никаким образом избежать военного столкновения с Крымом?
ВС- Я там был начиная с 2015 года, это было очевидно совершенно. Это было очевидно, что идет подготовка.
– Но они считают, что все началось с Крыма, а не там, на той стороне. Началось все, знаешь, когда Кучма издал книжку «Украина не Россия».
То есть это возврат к тем самым силам, к той агентурной работе, которой много-много лет английские спецслужбы вели всегда в Европе, в Польше,
в Западной Украине и на Украине потом. Это возврат к той истории, когда
освобождали бандеровцев еще после Второй войны, давали им места в секретари райкомов где-то там в Западной Украине. И это просто, то есть, никуда она не делась. Она жила себе, это к Петлюре, это еще туда дальше, там века. То есть всегда были силы, которые пытались эту украинизацию проводить. И сейчас волна этой украинизации, и она несколько раз проводилась. С такой же жестокой резни русских людей, со всеми вот этими. И порядок наводился только тогда, мы снова туда заходили. И снова жили мирные украинцы.
– В какие годы это?
Это 20-е годы, собственно говоря. Из последнего, то что было, это Петлюра.
Потом бандеровское движение во время собственно Великой Отечественной войны. Оно бы не существовало, если бы не английские деньги. В том-то и дело, понимаете.
– Так, давайте вернемся к культурке. Вот этот жуткий скандал вокруг голой вечеринки. Есть, конечно, такая версия. И такие слухи ходили еще летом, если честно.
Че себе культуру-то называешь?
Я сейчас объясню. Что на самом-то деле это ничего не значащее мероприятие, по большому счету. Потому что многие люди там были в таком виде, в котором они обычно приходят на свои концерты. Но
сам факт, оно было поводом для того, чтобы запустить некий процесс культурной революции, который, по мнению больших чиновников, сейчас просто необходим. На твой взгляд, есть ли что-то похожее? Необходима ли нам культурная революция в данной ситуации? И как ее нужно проводить?
ВС- Ну, культурные изменения нам нужны, я согласен. Проводить ли их таким способом, я не знаю.
– Слишком жестко, мне кажется.
ВС- Нет, это слишком смешно, слушай. Я считаю, что вообще столько разговоров на эту тему, это смешно. То, что вскрылось, что для меня полезно, то, что вскрылось, что как они потом начали оправдываться и извиняться, я не понимаю. Если я что-то делаю, можно посмотреть, у меня много разных историй в жизни было в связи. Я извиняюсь за одни какие-то
вещи, за форму содержания, я всегда за собой право оставляю. Ну, а здесь пошло-поехало. Я как зашел, как увидел, сразу понял, что я на это пришел, ну, конечно, смешно. То, что у нас есть сейчас в медиа среде переоценка
массовой культуры, переоценка звезды, значимости. Да, значимости. Это очевидно. То есть, словом говоря, если в советское время у нас были работяги на обложках журналов и так далее, то в эту сторону перебор. А все, так сказать, интеллигенции и деятели культуры в фильмах,
помните, как придурками какими выглядели в 50-60-х годах?
Если профессор, он обязательно какой-нибудь не от мира сего. А сейчас, я думаю, может быть, это отчасти правда. Поэтому надо тут какую-то золотую середину найти, что мы занимаемся. Я недавно какой-то документальный фильм увидел. Там актер Ульянов рассказывает о новой роли. И он рассказывает об этом как о творческо-производственном
процессе. То есть, он говорит, что нет закатывания глаз, что я там вот это все прожил, пережил, там умер много раз. Я, значит, подошел к этой роли так. Я понял, что за человек. Я проанализировал. Вот такие вещи. Мне кажется, это ремесло, артистический вообще перебор того, что мы называем сейчас креативом, он очевиден. Мне кажется, надо немножко вернуться к земле и где-то посередине что-то выстроить нормальное.
Ты что-то имеешь в виду? То есть, больше показывают
людей труда, я не знаю?
ВС- И это тоже. Смотри, сейчас и форумы муниципальные новые идут.
И вообще, больше людей труда. Но, слушай, достойно. Я вот езжу по заводам, выступаю, которые делают оборудование и вооружение для армии. И вот смотрю в лица инженеров этих, которые не всегда хорошо получают, которые из тех же институтов. Значит, престиж этого труда
тоже нужно повышать. Потому что все-таки не все так гладко, скажем так.
– Это безусловно. Все так. Оправдывает ли это вот эту политику каленого железа, которым пытаются вжигать некоторые вещи?
ВС- Слушай, это разве каленое железо? Если бы всех посадили, вот это было бы каленое железо. А тут же, понимаешь, плохо про него сказали, концерт
отменили. Это что, каленое железо? Это жар каленого железа? Каленое железо, это Магадан, знаешь? Нет, ну давайте так. Слишком все нежные. Слушай, я всем рекомендую, кто вот это, подняли красивые жопы и поехали в СВО. И выступили там. И вам и проститься, и башка на место ставить. Вот молодцы. Молодцы.
– А часть деньгами откупили себе. Пожертвуем им. Мне кажется, в этой ситуации очень сложно рассчитывать на искренность. Потому что
артисты вообще, они немножко не о политике. У них главная цель…
ВС- Зачем они о политике говорят, артисты? Вот мы с тобой говорим, что вот этот сказал, и он сейчас там в опале. Ну тогда ты разберись, ты о политике или нет. Не только артисты. Вообще, вот наше креативное сословие, мы все немножко не о политике. У нас перебор, вот этого там, не помню, какого права, или одного из полушарий креативных.
У нас эмоциональная оценка, действительно, у нас мало здравости. Я почему про это все время говорю. Поэтому вот прям в точку говоришь.
Это и есть больная сторона креативного сословия, в том числе артистов. Будет ли это искреннее? Ну слушай, даже если просто хорошо, вот человек занял позицию, что-то сделал, получил наказание, сел, сидит, да? Ну в данном случае, как бы, ему сказали, вот съезди тогда и выступи. Для него
это такой же, как бы, поступок. Ну да. Даже если он не поймет и не будет согласен, но он съездил, подверг себе опасности, уважил, так сказать, военнослужащих.
– Может, что-то и поймет, поговорив.
ВС- Слушай, я уверен, что понимает. Лично у меня
очень много впечатлений, вот, о моих взаимодействиях там с людьми, с Донбассом, с Луганском, с сегодняшней армией. Это очень воспитывает. Ну, смотря как, если не ездить, конечно, понимать же, что ты не будешь там звездой, что тебе не будут лимузины тебя катать, не будешь ты жить в какие-то условия. То есть попробуй в эту жизнь окунуться. Вот одеться в это все. Даже Филипп Бедросович, можно шить костюм специальный по росту.
– Опять же, если вернуться к твоим коллегам, вот за все время с ними
общения, мне кажется, что 99% из них, они делают то, что будет лучше для их карьеры. Если нужно сказать что-то политическое, они скажут это не потому, что они в это верят, а только потому, что это пронесет какие-то перференции. В 90-х было быть немножко таким модно задиристым парнем, потому что он зарабатывал дополнительный публику и дополнительные деньги. В нулевых можно было быть нейтральным человеком абсолютно, что тоже по-своему воспринималось хорошо. Сейчас
другой немножко подход. Но все это, на мой взгляд, творческими людьми делается исключительно ради карьерных продвижений. И надеяться на то, что…
– Не всеми, мне кажется.
ВС- Это, к сожалению, тоже правда. Вот все говорят, почему еще этот мир
театра, актеров, музыкантов, художников, мне раздражает, когда выставляется какой-то богемой такой сладкой, в которую надо попасть, и все там такие святые. Слушайте, я много, у меня много знакомых из театров. Где еще более мерзкой атмосферы внутри в коллективах, чем в театральной среде? Чем внутри большого театра это было? Только в рок-группе, может быть, наверное. Наоборот, в рок-группе это как раз на все, если что, можно и морду получить. У нас так как раз по-пацански более-менее все, вот в по крайней мере старом поколении. И вот этим нам кайфово, потому что, ну, если совершаешь ошибки, ты сразу же разбираешься. Меня этому научилась, честно говоря, эта атмосфера
студентского строительного отряда. Не знаю, как где, но у нас
в Свердловске, конкретно в УПИ, эта атмосфера была конкретно правильной. Это было такое взрослое мужское сообщество
трудовое, где каждый другу говорил в лицо. Вот в рок-музыке, в рок-музыкантах, в рок-группах система такая же, в основном. Более искренне. А то, что сейчас для куражу я вам жопу покажу, ну, как бы это есть. Поэтому у меня вот эти акции, когда я все понимаю, проносили все, актрисы, которые спустя сколько лет сказали, я вынуждена была переспать с продюсером. Это вот такое. Да кто переспал-то с продюсером? Ну, как бы.
А сейчас это, понимаешь, вот то, что люди готовы на многое,
артисты, да, там, любого пола, чтобы роль получить, чтобы где-то выступить, это факт. Или я абсолютно прав?
– Читал как-то большой такой эссе, размышления Александра Проханова на тему исхода либеральной, так сказать, вот этой творческой элиты из страны после начала СВО. Он считает, что это благо для России, что это
как бы некое очищение и так далее. И, собственно, сквозила мысль,
что вот все эти люди, которые уехали, часть из них просто испугалась,
а часть из них просто заняла откровенно враждебную по отношению к России позицию, и он считает их предателями. У тебя какое отношение к этим людям?
ВС- Ну, те, кто враждебную, ну, они, да, они просто были предателями.
Огромное количество артистов, которые, ну, здесь выступали, они относятся к этому как просто к пастбищу. Ну, то есть как бы тут люди, которые, с которых денег получают. Внутри себя они считают звездой,
гением, как минимум, да, достойным международной известности,
что вот полная тупость. Я удивляюсь актерам нашим, там, и музыкантам,
которые думают, что они сейчас здесь теперь их поимели, и такие сейчас там тоже выстрелят. Ну, это глупость просто, это нужно не понимать вообще жизнь. Вот, поэтому еще смешнее, когда там коллеги наши, которые начали за родом из Бобруйска, потом себе подают, что они там from Australia, такие, знаешь. Ну, как бы, слушайте, да.
– Это Намек на БИ2, так понимаю?
ВС- Да, ну, просто это сосредоточено. Человек вырастает в звезду большую, да, а при этом содержит внутри себя глубоко провинциальные комплексы. То есть, чего больше всего хочется сделать, когда залезаешь наверх, плюнуть вниз, да? Вот этим они и занимаются. Понимаешь? Поэтому переоценка себя, как творческой единицы, это, это очень, это наше
заблуждение, это вот наше конкретное грех, как это, гордыня. Это прямо вот тема наша в креативном сословии. Я для себя давно уже понял
такую формулу. Дело в том, что тот дар, который даётся человеку, любой дар, инженерный, политический, там, творческий, да, там, хотя, хотя это всё творческое, в сфере искусства, музыкальный, поэтический и так далее,
это же ответственность в большей степени. Ну, то есть, да, ты родился с этим даром, поэтому ты свою личность должен так прожить, чтобы этот дар был на пользу людям, не тебе, людям. Хочешь делать жизнь лучше, делай общество лучше, показывай пример, делай, пой об этом, рассказывай об этом. Понимаешь, а не гордись собой.
-Но это какой-то идеальный мир, мне кажется, поэт никому ничего не должен, если у него получаются стихи.
ВС- Да, да, смотри, мы же говорим про чистую поэзию и чистое самовыражение. Иначе говоря, я могу слушать песни Би-2 и Бори Гребенщикова, если мне нравится, потому что я отделяю то, что им дано, то есть талант сам по себе и личность, которая развивается. Личность развивается в поступках, да, и эти поступки в таланте могут в произведениях искусств тоже отображаться. Но мы сразу
видим, где это было что-то такое, условно, как это называется, высшие силы, так сказать, вмешивались, да, а где уже, говорит,
человек поет про Глистов там своих.
– Ну, как бы, это же понятно, что это разные вещи.
Но ты затронул Гребенщикова. Как ты сегодня к нему
относишься именно как к человеку, не как к творцу,
не как к артисту?
ВС- Ну, я его плохо знал как к человеку тогда, вот. Но однажды он сказал, он же провокатор еще тот, однажды он сказал фразу, что мы же
артисты как проститутки, значит, и нам кто заплатит, тому мы и поем.
Ну, может быть, он так и живет.
– Слушай, ну вот я с ним разговаривал, это уже было вне как бы записи диктофонной, и когда уже случился Крым, я его спросил, почему,
Борис Борисович, вы не ездите в Крым? Он сказал, ну, в Крыму сколько живет человек? Словно говоря, там 4 миллиона, да, так на тот момент, а в Украине там 40 с чем-то миллионов. И если я поеду в Крым,
мне перекроют кислород.
ВС- Ну, слухи о том, что Боря Продуман, ну, да, да, есть такое,
говорят, что так и есть.
– Ну, в принципе, это не самый большой грех,
мне кажется, среди рок-звезд.
ВС- Я к тому, что, слушай, а мне кажется,
что уж лучше быть алкоголиком, чем быть вот такой
политической проституткой. Вот серьезно, я лично так считаю. Мне кажется, что это как раз меньше греха.
– Он никаких взглядов политических-то не излагает. У него есть какие-то мысли, основанные на жизненном опыте, основанные на работе в России и в других странах. Он много видел, со многими общался.
У него сложилось такое понимание мира.
ВС- Ну, мы же в Ломовке, да? Борис Гребенщиков очевидный
лидер общественного мнения. Он известное лицо. И он из себя представляет, так сказать, некий объект, к которым прислушиваются. И его поступки, в том числе его переезд демонстративный, да? Ладно, переезд, так он еще и говорит. Да, он еще говорит. Они, так сказать, ну, это поступки человека. Поэтому…
– Хотя, мне кажется, это большое заблуждение прислушиваться к парню с гитарой, когда он говорит о чем-то, кроме музыки. Ну, в большинстве случаев. Скажи, пожалуйста, а как тебе кажется, а с Шевчуком не слишком жестко поступили? Потому что он-то все-таки остался, он здесь, концерты ему перекрыли, на твой взгляд. Сама идея перекрытия концертов, это вообще функция государства или нет, на твой взгляд?
ВС- Мне кажется, это должно происходить как-то по-другому.
Я согласен, что это не совсем правильная форма. У нас вообще в этом плане пока еще все очень сыро. То есть пока грубовато мы, конечно, в плане работаем. Ну, а то, что… Ну, а что перекрывать? Хорошо, вот он будет на концерте петь и что-то говорить при этом. Ну, как бы он будет вести пропаганду. Но мы в условиях войны находимся. Но в Украине вообще не такие законы. По этому поводу. Там не так с этим поступают. То есть уже Шевчук бы сидел. Давно уже бы.
– Как многие сидят. Поэтому тут история такая.
ВС- Но самого Юру я считаю как.. Я тоже с ним близко не знаком.
То, что он болеет за судьбу Родины, это факт. Какой он эту судьбу увидит и как он разбирается в этом, я не знаю, честно говоря. Но я уже говорил.
– Но ты с ним не согласен?
ВС- Я не согласен. Я считаю, что.. Мне запомнился его фраза. Где-то я его вычислил когда-то… Его спросили – Не хотите ли вы стать президентом России? Он сказал, не готова еще Россия к моему президентству. Это ирония, наверное, была. Надеюсь. Я уже говорил несколько раз. Третий раз скажу. Я считаю, что человек, который разбирается адекватно в действительности, не может занимать другую позицию, чем сегодняшняя наша патриотичность.
– Но если вернуться к Шевчуку, когда он говорит против войны
и говорит такие миролюбивые вещи, это не какая-то эксцентричная позиция какого-то эксцентричного интеллигента. Он прошел чеченские кампании, он видел, как обесценивается человеческая жизнь.
ВС – Смотри, в том-то и дело, что думаешь, я что ли за войну? Я же не за войну. Тут нужно понимать, что она была неизбежна. Что по-другому
мы свои права не отстоим. Что по-другому, если бы мы не начали СВО, то мы бы получили в течении нескольких дней нападение на Донецк, на Луганск и выход войны в территорию Российской Федерации. И на Крым нападение могло быть. В том-то и дело, что мы не такие злобные военные,
мы умеем защищаться, но это неизбежно. Мы понимаем, И это подмена, что мы нападаем на кого-то, мы такие милитаристические. Нас же окружают с всех сторон. Все эти годы, все эти десятилетия к нам подбираются, подбираются, настраивают соседние республики против нас, против нашего населения, вооружают, начинают территориальные претензии предъявлять. Отменяют русский язык, нападают на русские регионы Украины уже вооруженными силами. Разве еще не понятно,
что происходит? А карту кто-нибудь видел когда-нибудь в России,
которая разделена на несколько княжеств? Вы этого хотите, что ли?
Если мы этого не хотим, значит придется противостоять.
А как противостоять, когда на нас с оружием идут?
Поэтому кто думает, что мы за войну?
Мы столько людей потеряли в войне,
что президент Путин за войну, что ли?
Ну что за глупости?
— Ты баллотировался в депутаты от города Асбест. В прошлом году, да?
ВС— Забавная была история.
— Зачем тебе это нужно было? Ты потерпел фиаско там.
— Асбест — мой родной город. И у меня там есть какая-то активность. Сейчас мы пока заморозили, потому что идет специальная военная операция. Не до этого. И мы с этим занимаемся. Мы занимаемся с креативными кластерами, с творческой молодежью, с самодеятельностью и так далее. Мне предложили спонсоры, кто мои проекты поддерживал.
Вот там как раз выборы были. Я говорю, а в чем задача? Они сказали, что задача в том, что внутри Думы городской, там она небольшая, 14 человек,
засела группа людей, которые блокируют работу Думы. Они как-то там бизнес-ориентированы, не пускают, мне не дали сделать городу территорию переживающего развития, какие-то проекты и так далее. Их нужно было оттуда вытворить. Ну, эту задачу город решил.
Внес ли я свой вклад в это? Точно внес. Мне даже, наверное, лучше.
— Своей предвыборной компанией, собственно, внес?
ВС — Ну да, своим участием, своими разговорами. Я посмотрел, как это выглядит. Забавно, когда в день выборов оппоненты мои,
появляются на дверях, написана краска подъезда в Голосуйте за Самойлова, и люди негодуют, что им испортили дверь.
— А потом это еще агитация в день выборов, когда она запрещена.
ВС — Да, да. Это вообще-то, ну, я понял, что такое. Выборы понял, что… Я и до этого, в принципе, представлял, что у нас… Что вообще политика — дело такое. Не будем называть его грязным, но сложным. У меня на эту тему песня новая есть. Она скоро выйдет. «Демоны» называется.
Не больше, не меньше. Но она на самом деле саркастическая. Она появилась от лица человека, который прожил эту жизнь и все-таки понял, что жить нужно по-другому.
— А почему ты потерпел фиаско, как тебе кажется?
ВС — Там несколько причин. Во-первых, я сам, наверное, не отнесся серьезно к тому, потому что у меня был штаб, который мной рулил. Я, по сути дела, лицом был, в большей степени. Во-первых. Во-вторых, просто до конца не понимал. Плюс этот эффект… Откуда ты? Из Агаты Кристи к нам приехал? А чего он приехал? В любом случае, я хочу сказать, что я очень благодарен. 200 человек за меня проголосовало.
— А нужно было сколько?
ВС — 200 человек — это много. Там всего, по-моему, 600 проголосовало.
Это же в каждом районе города. Вот я по одному из районов
там баллотировался.
— А у тебя был серьезный план пройти в городскую думу
и сидеть там на заседаниях?
ВС — Это несложно, потому что я сейчас территориально чаще нахожусь в Екатеринбурге. Поэтому мне доехать до Асбеста
поучаствовать в заседаниях… Тем более я знаю, что это такое.
Я же был членом Общественной палаты Российской Федерации. Я понимаю, что это такое. А что касается всяких проектов
в сфере молодежной культуры и определенных… Как это? Климата в городе социального. У всех мало городов. Одна и та же проблема. Молодежь уезжает, нужно создавать какие-то вещи, которые удерживают в городе.
У меня есть проект по созданию креативных кластеров. Эта тема достаточно актуальна сейчас. По созданию пространств,
где люди могут самовыражаться в творческом и самодеятельном плане.
Мы это все делаем, но сейчас пока не время. И я подумал, что пост депутата
мне бы в этом помогал. Город поддерживает, город хочет этого всего.
Закончится СВО, победим и займемся всем этим. И снова о песнях, если позволишь.
– Две песни Агаты Кристи были признаны пропагандой наркотиков.
Моряк и Опиум для никого.
Вопрос.
ВС- Подлец Один, простите меня, выпустил в воздух и все понюхали и подхватили. Вы что несете? Документ покажите мне.
Нет ничего? Ну конечно. Это просто кто-то что-то сказал.
Со сцены. Мне тоже звонят люди. Вот приедет Самойлов, будет петь про наркотики, примите меры. Приходит милиция. Здрасте. Подготовка к преступлению? А почему это является преступлением? Где решение суда? Где решение суда вынесено, что эти песни доподлинно являются пропагандой? Нет решения суда. И никакого приготовления к преступлению нет. А то, что эти люди сделали, включая Антона, из этого повод…
– Скажи мне, пожалуйста, все-таки считаешь ли ты
эти песни какими-то ошибками? Исполняешь ли ты их?
И, собственно, Глеб так отреагировал, что вчера перед концертом
мне были торжественно вручена грамота от милиционера.
Ты как реагируешь на то, когда обвиняют тебя?
ВС – Я же тебе сказал, как я реагирую.
Грамоту вряд ли ему вручали. Мы тоже пришли с заявлением,
что нам поступило заявление. Альбом-то был боевой, конечно.
Боевой альбом. Давайте говорить про это конкретно. Я считаю, что песни «Опиум для никого» и «Моряк» не являются пропагандой наркотиков, что они в той же степени пропаганда, как и какая-нибудь литература,
в которой используются эти термины. Это песни метафорические. Они песни от лица персонажа определенного, который живет в определенном мире. Это некий прототип Вертинского, который связан с тем временем,
когда употребление к**а было не только в Вертинского, но и в ЧК.
Мы говорим про это. И если когда-нибудь кто-нибудь это будет пытаться запрещать, то будьте любезны, начните с современных рэперов и хипхоперов, которые откровенно это говорят.
— Так наезжают на них ужасно.
ВС — Хоть одно решение есть.
— По-моему, по поводу Моргенштерна тоже признанного иноагентом, есть, по-моему, решение. Там явная пропаганда, действительно.
ВС — Поэтому это вопрос очень такой. А я молчу про то, что есть литература, фильмы. Я надеюсь, что где-то есть
эксперты лингвистические, которые способны как-то по-другому к этому подходить. Потому что все-таки это вопрос
лингвистики. Это вопрос уже более широкий, более философский.
И квалификация наших судов пока еще просто мы с этим не сталкивались,
чтобы оценивать вот с этой точки зрения музыкальные, литературные
и другие кинопроизведения.
— Что касается, опять же, если уж мы эту тему затронули,
в жизни Агаты Кристи был период, когда рок-н-ролл захлестнул по всем направлениям, в частности в контексте образа жизни
и отношения к собственному здоровью.
Тяжело было потом это преодолеть?
ВС — Мне вообще повезло. я вообще самостоятельно это все дело преодолевал. Но я хочу всем сказать, что одно дело — получить
наркотическую зависимость, и совсем другое дело — жить жизнь наркомана. Можно из одного в другое
перекатиться, можно.
— Причем незаметно совершенно.
ВС — Но что касается меня, а также других деятелей культуры, которые, ну, многие там, и не только культуры, мы там с кем только не употребляли.
— Ты рассказываешь, что артисты тут такие. Просто рокеры, как те самые
дураки, они же честные. «Да, я вот такой». Актёры говорят «Ну что вы, что вы».
— «Я не таков, я дураков».
ВС — Слушай, политики, органы, бандиты, чего-то там не было.
90-ка, каша же тут большая была. Вот. Поэтому я, конечно, против. Я считаю, что мне повезло, что у меня встроено внутри вот это ощущение дела, ощущение необходимости самовыражения, которая больше всего этого. Человеку, у которого ничего этого нет, который просто там живёт, чтобы жить, существовать. Если он пересаживается, это всё, это конец.
Поэтому, а сейчас современные вот эти препараты, химия вот эта современная, то есть, который с первого раза привык, который там организм разрушает, это просто чудовище. Поэтому я к молодёжи прям хочу обратиться, не храбритесь, не надо там, кто вас на понт когда берёт, не пробуйте, не сталкивайтесь с этим. Это жесть. Это прям дорога к погибели.
– А ты расстался с этим как бы самостоятельно?
ВС – Да.
– Усилием воли, без медикаментозного вмешательства?
ВС- Да. Слушай, ну, нет, у меня, конечно, там какие-то, можно
это делать, но на самом деле это всё преодолимо. И вопрос ещё в чём? Вот,
грубо говоря, это всё преодолимо, если ты хочешь это преодолеть.
И потом, тебе, наверное, не было такое уж прям, яркое… Ну, конечно, конечно. У меня не было с утра там вот этого вина, всё, ну что вы, нет.
Такого никогда не случалось. Это было, так сказать, баловство, всё.
– Ты читаешь сейчас курс лекций физика и лирика электромузыкального
самовыражения. Да. Для кого и, собственно, чему ты хочешь научить людей?
ВС- Смотрите, это, конечно, лекция громко названа, это пока
факультативные такие как бы вот сессии. Я читаю их для всех заинтересованных студентов Уральско-федерального
университета, делаю это на базе моего родного райтехнического факультета. В чём моя мечта и гипотеза заключается?
Значит, вот мы сейчас сидим с вами в замечательной красивой студии.
На нас смотрят там десятки камер, за нами установлены
красивые, значит, экраны, на которых
всё происходит. Чего это всё производство?
– Не нашего. Да, это по всему китайское по названию. Да.
Где-то китайское, где-то там.
ВС- А почему мы не можем сами это всё
производить? Да? Конечно, можем. Но это вопрос
большой в том смысле, что это вопрос
развития отечественной микрорадиоэлектроники,
точной механики и так далее. Но это всё возможно. Собственно
говоря, ну вот нефтяные наши компании там, ещё какие-то,
вот они закупали там насосы, агрегаты импортные.
Сейчас они вынуждены делать своё по санкциям.
Ну и соответственно когда-нибудь и до этого доберётся.
Потому что я уважаю наших китайских товарищей за их интенсивный
труд, но качество их продукции всё-таки, то есть ну, либо ты покупаешь
дорогущие, какой-нибудь там американское английское, которое там прослужит там 3 года, либо ты за эти 3 года купишь там 5 китайских камер. А можно же как-то и то, и другое совместить в русском,
отечественном там. Не говоря уже про то, что радиоэлектроника — это ещё и оборонка, это ещё и быт, это все приборы удобные для нас в быту.
– Вот об этом ты говоришь на лекциях?
ВС- Я причину говорю, почему я этим занимался. Я считаю, что, то есть
моя мечта стратегическая — это чтобы вместе с развитием
отечественной радиоэлектроники и приборостроением
развивалась отрасль медиапроизводства, то есть развивалась отрасль производства оборудования для телевидения, радио, музыки, театра и так далее, чтобы это было отечественное. Потому что и соответственно, чтобы вместе с этим возникала школа звукорежиссуры правильной, театральные режиссуры основаны не просто на управлении приборами, а на внутреннем понимании физики. Потому что у нас причины, почему у нас, если мы послушаем наши записи, отечественных исполнителей, попсовых наших, мы действительно отличаемся, мы про них как будто
включаешь вот то, что фирма, и она звучит как фирма. Это, к сожалению, так. И это связано с тем, что у нас нет просто такой школы, большой длительной школы. То есть если у нас есть школа, например, в
ракетостроении, вот она и стреляет, и ездит, и летает.
А здесь просто нет школы этой. Мечта у меня создать такую школу, поэтому я читаю лекции студентам, рассказываю им и про музыку, и про технологии музыкальные. Потому что современная музыка и музыкальные технологии, это просто вот две стороны, одно без другого не существует. То есть музыка не может быть такой, мы не можем слушать то, что современно, если бы не было этих технологий. То есть это
сильнейшее влияние. Вот это моя мечта, поэтому пока читаю факультативы, посмотрим, что из этого получится. Группу студентов есть, которым это интересно. Естественно, мы потом, после того, как поговорим об оборудовании науки, потом слушаем композиции, какие-то, значит, даю рекомендации по сочинительству, по аранжировке и так
далее. Это тоже есть. Поэтому, собственно, физика и лирика. Ну и есть
у нас при правительстве Свердловской области, называется корпорация развития Среднего Урала. Большая компания, которую мы, родные одноклассники, друзья, выпускники аэротехнического факультета. Там создается вместе с новым кампусом УРФУ большой технопарк, большой индустриальный парк, ориентир которого как раз точно приборов строения, аэротехнические различные устройства. И мы хотим создать там какие-то льготные условия для отечественных производителей
всякого медиаоборудования и шоу-техоборудования. Дело в том, что они есть. У нас есть пример успешного микрофона «Союз». Вот я у них
был в Туле недавно. Музыкальная здоровенная усилительная аппаратура
«Протон». Это самый известный. Это прямо аппарат,
который весь стадион можешь поставить и будет играть очень качественно. У нас делают люди колонки студийные,
наушники, еще что-то всякое. Всего полно, но никто не выходит в массовое производство и по ряду причин.
– Но его сложно организовать, гораздо сложнее.
ВС – Совершенно верно. Там, знаешь, в чем основная сложность?
Как раз в магазины и в госзакупки. Сейчас Дом культуры какой-нибудь, который региональный, он покупает в основном из каких-то магазинов. В магазинах, как правило, китайское что-то. Попасть в магазин сложно. Потому что дешевле. Да. Потому что дешевле. Это уже меры поддержки законодательного. Я думаю, я вот речь Мишустина послушал по суверенной нашей экономике и промышленности, как это должно выглядеть. В принципе, все меры, которые он произносит, и там, кстати, радиоэлектронике особое место уделено. Поэтому, в принципе, я думаю,
что меры будут приниматься на том уровне, которые помогут
производителю. Сейчас будем проводить в этом году конференцию как раз
производителей, этических производителей, медиа оборудования
и шоу-тех.
– Если вернуться к музыке, именно в контексте инженерном
и производственном, нет ли ощущения, что несмотря на доступность
технологий, на коммуникации невероятной со всем миром, наш звук по-прежнему очень провинциальный?
ВС – Мы только что это говорили. Во-первых, у нас нет школы, это самое главное. Сейчас где-то появляются какие-то отдельные выстрелы, которые неплохо звучат. Но, конечно, все равно западная шоу-бизнес в этом смысле опережает. Тут еще есть такая сторона вопроса. Если мы говорим не про продакшен, а про творчество. Сейчас вообще у творческой молодежи намного больше. У меня был синтезатор такой, электро пиано такое.
Было 4 звука в наличии, и из этого все делали. У них сейчас десятки тысяч звуков. И все в телефоне. А уникальностей меньше. Ты выбираешь себе.
Не свое делаешь. Мы из этого минимума выжимали максимум.
А они из этого максимума забирают. Все очень похоже. Но это же тоже можно учить. Я поэтому и учу, что ребята, сделайте звук этот. Сделай из него еще что-нибудь свое. Ты можешь подправить, и он встает лучше.
Это уже будет наполовину твой звук. Так оно и создается.
Метафизика, музыка, творчество. Ты же вкладываешь туда чего-то,
и оно становится такое. Это все очень интересные вещи,
которые я собираюсь преподавать.
– Когда-то очень давно ты мне рассказывал про то, как ваши фанатки группы Агата Кристи ездили за вами в туры, ночевали в трансформаторных будках.
ВС- Да, в трансформаторных будках. Сумасшедшие.
– Я помню, когда мы ездили в Питер на съемки программы Музыкальной Ринг. Не знаю, ты участвовал там или нет. Помнишь эту историю против диджея Грува. Тогда была с тобой девушка. Я не помню, она стала твоей женой или нет. И там были фанатки, которые грозили ее облить кислотой.
В лицо ей прыснуть. Из-за того, что она рядом с тобой. Я понимаю, что сейчас, наверное, твои фанатки сильно повзрослели и уже так себя не ведут. Хотел спросить про фаната, как они повзрослели. Я смотрю, у тебя кольцо.
ВС – Я давно уже женат. Дело в том, что вот такое оголтелое фанатство
это атрибут сверхпопулярности. Это когда есть у проекта 3-4 года,
когда все по нему с ума сходят. И это уже даже не про музыку.
Нам писали такие письма. Раньше я была фанаткой группы
Нана. Потом я увидел группу Агата Кристи. А мы почти всегда были такие. И Нана все-таки. И поняла, что я фанатка группы Агата Кристи. Вот это природа фанатства. Плюс, все-таки фанатство 90-х годов, оно еще лежит на фундаменте общей нервозности. То есть, это не фанатка. Это фанатка. Она лежит на фундаменте общей нервозности. То есть, у нас тогда вообще…
Музыкальный уровень дефицита. Потому что музыки было немного.
ВС- Я даже про другое говорю. Я говорю про то, что сам социум, грубо говоря, уровень истеричности в социуме больше. Потому что, ну как бы, бардак. Тут что-то воюют. Кто-то отжимает. Непонятно, что впереди.
То есть, сейчас более стабильно, несмотря на военную операцию, как социум. Поэтому фанаты 90-х, это действительно – событие. Назовем это так. Сейчас, конечно, это все. У хипхоперов, у современных, кто там, Три дня дождя, всякие ребята. Да, конечно, наши успокоились. Конечно, за нами малолетки такого рода уже не бегают. У нас сейчас младшее поколение, представь, знаешь как? На концертах сидит папа-мама, дети и внуки. Да, тут просто 5-10 лет дети. Вот у нас теперь такие фанаты.
– Про твою супругу.
ВС- Не будем про это. Я про личную жену не обсуждаю.
– Я, кстати, изучил на сайте гастрольный график. Он не то что сильно
насыщенный. Музыка основная работа?
ВС – Да, музыка основная работа. Много частных выступлений. И заканчиваю альбом. Вот прям в какой-то момент появилось ощущение, что
я подустал быть… Несмотря на то, что синглы какие-то выходили, но хочется что-то сказать. Просто прожил. Плюс у меня… Плюс у меня действительно очень много было всяких… Видите, кто-то живет
жизнь просто музыкантом-сочинителем. У меня жизнь… Чего только нету. Уже из разговора понятно. И вот настало время сделать такой литературно-музыкальный месседж. Вот этим занимаюсь. Все на выходе уже. Большой проект получается. В формате Deluxe это будет 22 композиции. В формате
обычного релиза 15 композиций. И планируется двойной винил.
– Там, я так понимаю, что будет и лирика, так и какие-то остро-социальные…
ВС – Смотри, остро-социальных таких песен, как, например, на Берлин, это все-таки за рамками. Потому что оно уже вышедшее. У меня там есть тема войны, тема человека внутри войны, тема выбора кто ты внутри себя, человек или зверь, она есть. Но все-таки метафорическая. Все-таки метафорическая, потому что мое осмысление этих событий,
типа что, почему и что сделать, чтобы в человечестве и в человеке этого не было. Вот я стараюсь себе эти вопросы задать и как-то вам говорить.
– По звуку ты гитара-барабан или все гораздо сложнее?
ВС – Ну все по агатовски. Я же сам-то все создал. Поэтому там, конечно, и барабаны, и гитары, и электроники куча. И все олдовое, все винтаж, все только аналоговое. Свожу прямо… Электроника тоже аналоговая?
Все аналоговое, ничего. Магнитофон только. И сводить на магнитофон, у меня пульт стоит. У меня пульт есть, я давным-давно его товарищу
купил, он в 75-м или 77-м году приехал к нам или когда-то оттуда, из Британии. И когда покупал, то, знаешь, было написано, на ленточке написано, он стоял в BBC-студии эфирной, там написано было Брайан Мэй, Фредди Меркер, за ним Квинн давали интервью. Вот такой у меня агрегат. Я пришлю вам фотографию.
– Когда выйдет альбом этот?
ВС – Слушай, я так много раз себе обещал, но уже все, у меня уже финальная стадия, мне осталось спеть. Я хочу спеть хорошо.
– Ну то есть весной где-то?
ВС – Да, весной. Много раз говорилось, конечно, что рок-культура это такая сделанная конструкция, что вот она сложилась и больше с ней очень сложно что-либо придумать. Развитие вряд ли какое и будет. Как ты к этому относишься? Это правда так? Я думаю, развитие будет,
потому что смотри, я вот анализирую, там наблюдается цикличность определенная. То есть сначала, вот в чем прикольно первая рок-музыка, это вот именно вот это ощущение, то есть человек, который поет вообще по-другому, который поет, да, вот, ну, не такой сладкий эстрадный там,
а который такой вот. Потом это все обрастает каким-то продакшеном,
потом становится чуть ли не академическим жанром, да. И уж так-так, раз, потом раз, поперек этого жанра панк какой-нибудь врезается. И все время появляется какая-нибудь струя, которая как бы отвергает все сделанное,
типа давайте все по-новой. Потом там опять все, там, глэм-рок,
еще что-то, там, нирвана какая-нибудь врезается. Поэтому я думаю, сейчас тоже это будет происходить. Каким образом, смотри, мне очень много шлют дети всякие работы. Не то чтобы я там, я их никого не продюсирую, сразу могу сказать, я могу только поддержать, посоветовать, и сказать, вот, именно по-дружески, не хочу взваливать пока что на себя
продюсирование артиста, это дело сначала с собой займусь,
а то в новой медиа-среде я даже не знаю, как это все делать.
И я понимаю, что там очень много интересного. Вот то самое
поколение, которое мы ждали, что оно скажет, когда, вот, которое сотрет на слезы земли, оно подрастает, оказывается, еще. То есть я думаю, что вот эти выскажутся, но мы это дети девяностых, это вот разгуляй, да, расколбас.
А есть те, которые уже это, насмотрелись, что-то другого ищут, внутри себя смыслов, и они есть. Это вот 15, там, 14-15-16 лет сейчас. То есть я думаю, через 5-10 лет мы увидим. И здесь у нас, и там у них, конечно.
– Не так много времени осталось, я, наверное, в конце хотел тебя спросить. Ты сегодня живешь в Екатеринбурге. Почему не в Москве? Из Москвы всегда, как бы, удобнее летать, логистика, как бы, удобнее.
ВС – Ну, приходится летать через Москву, у меня мама там старенькая, просто надо с ней быть.
– Только это главная причина?
ВС – Да, это единственная причина. Ну, там у меня есть студия тоже моя, перевез все, то есть где работать, есть дистанционно, остальное все можно делать.
– А потом я бываю в Екатеринбурге, хочу сказать, город развивается, в общем, очень красивый.
ВС – Знаешь что, в Екатеринбурге, у него, конечно, есть все атрибуты провинциального города, вот как бы не хорохорились мои земляки, да, я тоже уральский парень, поэтому меня простите, я могу критиковать. Скажем так, слухи о том, что Екатеринбург третья столица слегка преувеличена, я так сказал.
– А почему, что не хватает?
ВС – Ментальность, провинциальная ментальность. Вот незамечаемое это, ну, это есть. Ладно, это лучше сам в лицо екатеринбуржцам… Но при этом, конечно, вот факт, что… Ты выезжаешь из одного места, ну, по крайней мере, внутри моего ареола обитания, тебе не нужно планировать полтора часа там на дорогу. То есть ты сел, через 10 минут, там, в 15, хорошо, в 20 ты на месте, все. Это круто. Это самое большое, главное.
– Вадик, Хочу сказать, очень интересно с тобой беседовать. Но время, к сожалению, подошло к концу. Я бы еще несколько часов с тобой просидел. Спасибо тебе огромное, с тобой невероятно интересно. Хочу сказать, что в гостях у нас сегодня был Вадим Самойлов, я Владимир Полупанов. Олег Легостаев, мы прощаемся с вами и надеемся на новые встречи.
Спасибо.
