|
Вервольф
Регистрация: 28.05.2005
Сообщений: 1,821
Адрес: Санкт-Петербург
Рецептов: 0
Сказал спасибо 0 раз(а)
Поблагодарили:
Благодарностей: 0 в раз(а) темах
: 0
|
25 января 1938 года в 9 часов 40 минут в роддоме на Третьей Мещанской улице родился Владимир Семенович Высоцкий - артист, бард, поэт.
Высоцкий не любил хунвейбинов. Однажды хунвейбины устроили безобразный шабаш возле советского посольства в Пекине. В Москве во всех дворах и на всех скверах стали петь: "И ведь главное, знаю отлично я, как оно произносится, но что-то весьма неприличное на язык ко мне просится. Хун-вей-бины".
Он отлично знал, как и что произносится. И хриплым голосом поется. Голосом, рвущим душу и гортань. За это советская власть не любила его во сто крат сильнее, чем он хунвейбинов.
Он был поэтом улиц и переулков. Он был певцом улиц и переулков. Они отвечали ему неизбежным копированием его неподражаемой хрипоты. Бобины магнитофонной пленки были наполнены чудовищными по качеству записями. Ни одна нормальная встреча друзей не проходила без водки и Высоцкого. Ему подпевали, под него танцевали. "А дело было вечером, черемуха цвела" представляло собой не только строку его раннего творчества. Это была картина московского мира, в котором все шире становился водораздел между тем, чем жили люди, и тем, что извне пытались им навязать.
Высоцкий был великим артистом для народа и элиты. Народ, с дикими трудами добывая контрамарки на Таганку, боготворил Гамлета в исполнении Высоцкого, тогда как элита, также боготворившая Гамлета, сидела в партере, но не прощала ему площадной крамолы и всенародного звучания имени. Очень значительные люди очень хотели, чтобы он играл на сцене и продолжал жить на ней. И эти же люди спали и видели, чтобы Высоцкий прекратил петь и играть на гитаре. Этого он сделать никак не мог даже по угрозой немедленной депортации, и ему отводились для исполнения песен битком набитые актовые залы каких-то закрытых НИИ, куда попасть было во сто крат труднее, чем на Таганку.
Он был таким артистом кино, каким по масштабу популярности мало кому довелось быть. Самый удивительный фильм с его участием назывался… В общем, там Высоцкий сыграл сыщика, капитана Московского уголовного розыска Глеба Жеглова. Фильм этот настолько прочно и глубоко погружал зрителей в атмосферу борьбы с криминалом в лихие послевоенные годы, что и в конце правления Л.И. Брежнева улицы пустели в Москве и количество краж сокращалось в несколько раз. Убийств не отмечалось вовсе. Почти весь фильм потом растащили на цитаты, превратив их в крылатые выражения. Реплику Жеглова "А теперь Горбатый!" относят к числу самых запомнившихся реплик, когда-либо звучавших с телеэкрана.
Стихи его при жизни не печатал в СССР никто, кроме Самиздата. Было очень модно, чтобы интеллигентный человек имел у себя дома машинописную копию стихов Высоцкого. О том, чтобы их напечатать на легальной типографской машине, в идеологическом отделе ЦК КПСС и слышать не хотели. Стихи на такой машине печатали во Франции, где родилась жена Владимира Высоцкого, колдовская красавица, киноактриса Марина Влади, не раз приезжавшая в Москву. Впоследствии она написала воспоминания о своем муже, обрисовав без прекрас его жизнь, изобразив многочисленные эпизоды, случаи, казусы и вызвав этим массу нареканий со стороны тех, кто после смерти Высоцкого самостоятельно возвел себя в ранг его друзей и приятелей.
Его жизнь и творчество стали настоящим массовым культом в годы перестройки. С фронтонов всех ларьков смотрел на прохожих печальный Высоцкий, дурно изображенный на плохой типографской
бумаге. Фотки его украсили лобовые стекла частных и государственных автомобилей, пассажирских
автобусов, трамваев, троллейбусов, тяжелых грузовиков для перевозки грузов на дальние расстояния. Подоспели телевидение, критики, журналисты, словно ждавшие отмашки, запускавшей в свободный полет неисчерпаемую тему: "Владимир Высоцкий и все, что с ним связано". О его жизни и творчестве стали книги писать и написали их, возможно, десятки.
Он был подвержен, пожалуй, самой громогласной реабилитации, какая случилась в разваливающемся СССР.
Пошлость массового тиражирования отчаянно попыталась догнать поэта. Так, как когда-то Чехова, тело которого привезли в Москву в ящике для устриц. Но был поэт уже далеко. Там, где веяли ветры былых улиц и переулков, горели редкие ночные фонари, звенели струны дешевых гитар, и там, откуда его неподражаемо хриплый голос доносит до нас грубую сатирическую неухоженность и высочайшую лирику самой жизни:
"Выходили из избы здоровенные жлобы,
Порубили все дубы на гробы.
Ой, ты уймись, уймись тоска у меня в груди,
Это только присказка, а сказка впереди".
|