RockOracle — большое интервью с Глебом Самойловым
01.11.2011
“RockOracle” встретился с Глебом Самойловым после презентации его новой концертной программы московской и питерской публике, чтобы поговорить с ним о музыке, политике и о нем самом. Новый альбом проекта Глеб Самойлоff and the Matrixx получил ёмкое название “Треш”, это уже вторая сольная работа музыканта после ухода со сцены легендарной группы Агата Кристи.
Как прошли первые концерты в поддержку альбома “Треш” ?
Мне все понравилось. Я доволен
Как ощущаешь себя с составом The Matrixx на сцене, когда еще два человека бегают перед тобой с гитарами? Это, должно быть, как минимум непривычно.
Абсолютно нормально. Меня это радует.
А что разве нет желания играть единственную роль первого плана на сцене?
Нет. Интересно как раз взаимодействие, потому что при этом сохраняется дух группы.
А самим музыкантам близко то, о чем ты поешь?
Ну, это у них надо спросить. Насколько я понимаю, да.
Не было такого, что ты принес в студию какой-то текст, который им не понравился?
Я не приношу в студию текст, я приношу – песню. За всю музыку и стихи отвечаю я. А музыканты меня полностью поддерживают.
А есть ли место для личных привнесений в композиции от других участников коллектива?
Конечно. Но я имею общее видение песни – как она должна звучать вплоть до гитарных риффов, басовых, барабанных или клавишных партий. Я это достаточно четко вижу, но оставляю место для предложений и улучшений. Музыканты врубаются в ту эстетику, которую я передаю, и внутри нее каждый что-то свое добавляет.
На “Треше” заметно, что вы немного отошли от электроники, в сравнении с “Прекрасным Жестоко”.
Так сами песни продиктовали. Хотя на концертах все электронные вещи из первого альбома мы исполняем.
Кстати, на прошлом альбоме много внимания уделено вокальным обработкам. Это была твоя идея?
Да Я четко знал, что часть стихов будет с “питчем” обязательно, песня “Один из вас”,например, задумывалась, чтобы был такой вокал а-ля Video Kids, ну она такая в духе восьмидесятых. Нужен был детский на “Содомия”.”Дисторшн” на концертах опять же используется, что у Кости, что у меня.
Кто их друзей-музыкантов заходил послушать новые песни на презентацию?
В Питере к нам приходили Настя Полева и Егор Белкин, Миша Борзыкин и, разумеется, Леха Никонов, потому что мы с ним еще и выступали. Кстати, если у Лехи все будет хорошо с графиком, то 10 декабря на нашем концерте в Москве он тоже будет. В Москве у нас в гостях был Леша Могилевский, но он не играл, а смотрел на нас со стороны.
А почему не играл, кстати?
Мы решили звать Лешу на сцену по каким-нибудь праздникам типа дня рождения группы. Так же и с Блондинкой Ксю, которая выступала у меня на обоих днях рождения и на съемках DVD, которое у нас выйдет во втором издании “Треша”.
А что за DVD?
Это съемка одного из последних выступлений с программой “Прекрасное Жестоко”
Катю Гордон я на вашем концерте еще видел…
Катя Гордон наш хороший товарищ.
Ты, насколько я знаю, поддержал ее в трудной ситуации.
Я был свидетелем защиты с ее стороны, когда против нее судились Ранетки. Но об этом сейчас вспоминать не хочется.
И не надо. Мне другое интересно: тебе музыка ее вообще симпатична?
Мне симпатична Катя как человек. А музыка… ну сейчас – я был недавно у нее на концерте – это уже действительно похоже на рок-концерт, пускай эта музыка совершенно не моя и меня не трогает, но Катя хороший человек, и я пришел ее поддержать, тем более политические взгляды у нас во многом сходятся, а на этой почве пора уже начинать кучковаться.
С момента выхода “Треш” ты успел дать огромное количество интервью. Не утомляет это?
Когда это в один день происходит, то, да. Главное сказать, что хотел сказать.
Как в целом журналисты реагируют? Есть ли какое-то недопонимание того, что ты делаешь сейчас?
Да мне как-то без разницы, честно говоря. “Треш”,несмотря на то, что часть журналистов нас сразу записала в маргиналы, по сравнению с “Прекрасное Жестоко”,что удивительно, получил значительно большее количество положительных отзывов в прессе. Это радует.
А вообще признание с этой стороны и со стороны публики для тебя имеет большое значение?
Признание людей, мнение которых мне важно и которых я уважаю, конечно, да.
Нет, это понятно. А такие вещи, как эфиры, ротации клипов на ТВ и прочее?
Ротации клипов – это вообще дело к нам не относящееся.
Я понимаю, что сейчас у вас этого нет, но не испытываешь ли ты какого-то дискомфорта в связи с этим?
Я испытываю дискомфорт из-за того, что рок-музыка, отличающаяся от некой генеральной линии, которой она должна придерживаться сейчас – отличающаяся от установленного кем-то стандарта рок – музыка – не востребована на радио и телевидении. И не только наша. Вот это удручает. С другой стороны, рок-музыканты, которые не получают дорогу в эфир, становятся еще большими маргиналами, и соответственно нашему полку прибывает. Это, как и с политикой, чем больше запрещают митингов и мирных демонстраций, тем больше людей уходит в подполье. Ситуации очень похожие: нас вынуждают становиться маргиналами. А маргиналов в этой стране все больше и больше.
Честно говоря, я пока не вижу, чтобы в нашем рок-сообществе формировалось какое-то маргинальное коммьюнити…
Оно сформируется рано или поздно. Слишком много всех по отдельности. Рок в принципе музыка субкультур А мейн-стрим – это что-то такое, что всплывает на поверхность. Само творчество происходит не в мейнстриме.
Это так. Но часто люди бьют себя кулаком в грудь, заявляя о своей причастности к субкультуре или подполью, а стоит их немного прикормить, резко меняются, начинается все это: был молодой, глупый и так далее…
Когда это было в последний раз, скажи мне?
А сейчас просто и подполья-то этого не видно. Вот тебя вижу, Никонова и все…где остальные?
Поживем – увидим.
Ладно. Но я начал с признания. Для чего вам тогда нужно снимать видеоклип? Просто важна визуализация какого-то трека для себя, или это все-таки инструмент промоушна?
Поскольку на радио нам путь закрыт, остается интернет. Два клипа, которые у нас сейчас планируются, как и те, что были до них, будут делаться на голом энтузиазме людей, которым просто интересно с нами сотрудничать. Ну, посмотрим. Не знаю, что у нас с каналом “A-one” творится, но, судя по тому, что я сейчас вижу, там остался один рэп. И куда деваться пионеру – вопрос еще тот. (Смеется)
Мой вопрос подразумевал, а стоит ли вообще? Нужен ли вам промоушн?
Опять же, смотря, что делать. Мы сотрудничаем с людьми, для которых клип – это произведение. Я не буду пока раскрывать имена, это все в стадии переговоров пока. Интересно работать с людьми, чье творчество интересно нам – и не ставить перед ними задачу, что вот мы “хитяру” снять хотим – а эти люди эти сами должны быть заинтересованы, им должны быть интересны мы. Мы предлагаем, выбирайте любую песню, что хотите, то и делайте, никаких ограничений нет. Вот так мы планируем.
А насколько тебе важно, чтобы твои слушатели именно понимали то, что ты хочешь донести до них? Или просто интересно, чтобы народу побольше на концерты приходило?
А дело в том, что тот, кто приходит на концерты, все равно понимает, иначе он не пришел бы. Понимают, может быть, каждый по-своему. Я сам одну и ту же песню могу понимать по-разному. Или вкладывать в разное время разный смысл и чувства в нее.
Не смущает, что, бывает, люди видят в песне что-то свое личное, что ты сам туда не закладывал?
Так это нормально. Это как раз правильно.
А твой переход в формат Глеб Самойлоff and the Matrixx после стадионного тура “Эпилог” с “Агатой Кристи – психологически было тяжело поменять огромные концертные площадки на клубы?
Мне, наоборот, это близко. Клуб на тысячу человек, где публика у меня перед носом, я ее могу потрогать, а она – меня, это настоящий рок-концерт. Я ненавижу стадионы из-за того, что я куда-то в темноту пою. Мне, кажется, важно видеть людей перед собой. Мне этот формат нравится.
Продолжая тему “Эпилога”. А ты сам видел DVD, посвященный этому туру?
Да. Один раз смотрел.
Может быть, сейчас будет не очень корректный вопрос. Он искренен этот фильм, как ты сам это видишь?
По-моему, да. Дело в том, что многое зависит и от режиссерской точки зрения. Фильм все-таки не наш, а Леши Остудина как режиссера и как человека с его взглядом со стороны, да и изнутри тоже, потому что он знаком с нами давно и тур этот вместе с нами отъездил. Так что во многом именно его произведение.
В связи с нынешней ситуацией в нашей, когда все идет к тотальной цензуре и прочим “радостям” из советского прошлого, не испытываешь ли страха, что если ты продолжишь исполнять свои песни, однажды к тебе в дверь действительно “постучат”?
Знаешь, после смерти моего друга Ильи Кормильцева у меня отчаяние и личное неприятие ситуации в стране перешивает страх. Я понял, что человек даже такой, очень хороший, он смертен, и надо успевать говорить о том, что ты чувствуешь, и то, что думаешь, пока ты живой. Илья Кормильцев, если ты знаешь, был не только поэтом – Илья был главным редактором издательства “Ультра. Культура”, практически его отцом. Сначала запрещали выпускаемые этим издательством книги, потом обходными путями его вообще закрыли. А после перекрыли Илье весь кислород в этой стране. И если правда, что рак – это болезнь обиды, то Илью до гроба довела именно эта страна.
А есть ли какой-то предел ,до которого ты сам готов дойти в своем протесте?
А кто ж знает? Пока не случилось, не поймешь ведь. Пока тебя самого дубинками не отпи…ли, не скажешь, как будешь реагировать на давление.
А какое-то давление уже было?
Да нет, особо пока не прижимали. Были проблемы с размещением песен на радио под предлогом, что слишком политики много и так далее. Если учесть, что насколько я знаю, хозяин единственной специализированной радиостанции в этой стране является членом Единой России, может быть, в этом и есть причина. Особых конфликтов не было. В основном доброжелательно намекали, мол, доиграешься…
Как раз об этом хотел спросить. От своих коллег-музыкантов приходилось слышать какие-то предостережения типа: “Глеб, зачем тебе все это надо”?
Больше от дружественных журналистов, что вот это 282-я статья конкретно и так далее.
А музыканты, значит, никак по этому поводу не высказывались?
Из музыкантов я мало с кем общаюсь. Больше всего, наверное, с Алексеем Никоновым. Но Алексей сам по жизни ходит под статьей. Или Михаил Борзыкин – этот тоже самое. Я, конечно, помягче, чем они.
А кроме этих людей, есть какие-то музыканты, с которыми ты ощущаешь духовную общность?
Я человек, который с интернетом мало общается, все узнаю случайно от кого-то и пока, да – действительно, никого не вижу. Были хорошие честные песни у группы Люмен, может, и сейчас есть, я не слежу за этим. Барто – смешная группа. Но, кстати, когда мне поставили их первый раз, я сразу спросил: ведь тексты-то эти явно не сама девочка пишет? Это же сразу слышно.
А у тебя какое-то неприятие исполнения песен на чужие стихи?
Это очень редко происходит гармонично. На мой взгляд, это происходило гармонично у Бутусова, когда он пел песни на стихи Ильи Кормильцева. Это происходит гармонично у Depeche Mode, когда Дейв поет тексты Мартина Гора.
А у тебя вообще сохранился интерес к прослушиванию новой музыки?
Да. Но то, что мне действительно нравится, появилось где-то в 2007 по 2010 год. Всяческие новинки того времени в электронной музыке, например. Я все таки человек, шарахнутый в девяностые годы рейв-культурой, очень сильно шарахнутый. Поэтому всякие дарк-электро или готическое техно я очень люблю: Reaper, Nurzery Rhymes…Какой-нибудь совершенно безбашенный эмо-кор. Ко всяким слащавым проявлениям эмо я не очень хорошо отношусь. Я больше люблю эмо-кор, скримо и так далее. Когда эмоции зашкаливают, это видно, когда у людей действительно рвет крышу. Это настоящее.
Твое увлечение этой музыкой заметно – у тебя появились такие “крикливые” треки с металлическими гитарами…
Кричал-то я давно. Это моя естественная манера пения. Либо злобное шипение, либо истерический крик. А что касается гитарной музыки – детство мое прошло под хэви- метал…
Ага, Accept, Judas Priest…
Да, Accept. Поэтому тяжелую музыку всегда было приятно играть. Еще в Агате были альбомы, которые аранжировочно, по крайней мере, во многом состояли из чего-то подобного. И это были в большинстве мои идеи. “Чудеса” – это такой вот блэк-вейв, я бы сказал. А “Майн Кайф” был, наоборот, таким тяжелым, страшно металлюжным по большому счету.
Мне кажется, что нынешняя тематика твоих песен, стоящая ближе к социальной проблематике, была впервые понята еще во времена Агаты Кристи, а конкретно то, что мы слышим от тебя сейчас, уходит корнями в песню ” В интересах революции”. Я прав?
Да, но все-таки я считаю, что ноги у того, что сейчас пишу, растут из песни “Порвали мечту” с того же альбома. Кстати, это единственная песня из репертуара Агаты Кристи, которую я до сих пор исполняю на своих концертах.
А с чем связан этот перелом, когда и почему ты решил заговорить об этом в своих песнях?
Где-то к концу девяностых. Когда я начал очухиваться после неожиданно свалившейся на нас популярности… Может, это продукт героиновых ломок, когда вдруг начинаешь врубаться в окружающий мир и его трагичность. Когда все становится страшным и трагичным. Но, скорее всего, это мое вечное ощущение, которое было притуплено той нашей популярностью.
Я спрашиваю потому, что ранее ты больше концентрировался на личных внутренних проблемах, чем на том, что происходит вокруг тебя, и облекая это в такую привлекательную романтическую форму. А вот ” В интересах революции” звучит уже по-другому – прямолинейно и агрессивно.
Ну да, до этого мне был больше свойствен эскапизм такой. А потом я действительно начал искать альтернативу окружающей реальности. В детстве я искал ее в книжках – сказках Гофмана, в трансоподобной рок-музыке типа Pink Floyd. В девяностые это были психоделики и рейв-культура. А потом, когда пришло отрезвление, я начал искать это в идеологиях, созданных людьми, которые тоже ищут альтернативу этому миру, но пытаются делать это активно. Тогда началось мое общение с различными радикально настроенными людьми, собственно говоря, какие-то из этих отношений я поддерживаю и до сих пор.
Это как раз подводит нас к следующему вопросу. У меня есть книга Дмитрия Лекуха “Ангел за правым плечом”, повествующая о движении российских футбольных хулиганов, и на ее задней обложке среди прочих стоит твоя рекомендация. Я так понял, что ты знаком с этим человеком и самим этим движением не только по книгам?
Да, мы знакомы. И Дима знакомил меня с людьми, которые непосредственно возглавляют определенные группы.
И насколько тебе симпатичны эти люди и их взгляды?
Я по глупости своей пытался спорить с одним очень спокойным человеком, говорил ему: “Как так? Что за смысл мочить друг друга из-за любви к разным командам?” А он спросил меня: ” А что у всех остальных войн есть более веские причины?” И мне нечего было ему ответить. Вообще, у меня есть друзья очень разных взглядов, и национал-социалистических, или вот Леша Никонов – он анархист и антифашист. Опять-таки Илья Кормильцев делал благое дело. Через него шло много связующих нитей между людьми, которые сами по себе друг другу руки никогда бы не подали, если бы их книги не издавались в издательстве “Ультра. Культура”. Я всегда говорю, что нас разложили по полочкам, каждому повесили свое клеймо и сказали: грызитесь между собой! А преодолеть это непонимание и понять, что грызть надо не друг друга – вот это светлая мечта многих, я так понимаю.
Что в таком случае ты думаешь о ситуации с Манежной площадью?
Я думаю об этом одно: за всем этим торчат уши Кремля. Понятно, что это никто не докажет. Мое утверждение, конечно, голословно, потому что я не из тех людей, у которых есть какие-то подтверждения этому. Но это мое ощущение.
А что касается первопричины случившегося, я имею ввиду межнациональный конфликт. Как считаешь, можем ли мы тут все жить мирно и дружно?
Очень сомневаюсь. Как могут жить с нами мирно люди, которые находятся здесь в качестве бесправной, дармовой рабочей силы, обнищавшие у себя на родине, и здесь существующие так же. Они озлоблены. Это новый, совершенно деклассированный пролетариат.
Насилие может стать решением этого вопроса?
Насилие не имеет смысла, потому что держит этих людей в еще большем страхе, и это только помогает тем, кто использует их рабский труд. Вот и все.
Перейдем к более личному. Как у тебя сейчас с алкоголем взаимоотношения складываются?
Бывает, что я по несколько месяцев не пью вообще. Собственно говоря, сейчас как раз вот такой период. Там посмотрим.
Как считаешь, алкоголь тебе что-то дает или, наоборот, забирает?
Алкоголь притупляет депрессивные состояния – во время его принятия, разумеется. Потому что на следующий день депрессивные состояния усугубляются. (Смеется) Поскольку я человек депрессивный, мне алкоголь иногда необходим просто.
Как какую-то свою проблему ты это не воспринимаешь?
Я воспринимаю это глубже, чем просто проблему с алкоголем или там с наркотиками. Есть такое понятие у анонимных алкоголиков или наркоманов – человек зависимый от психически активных веществ. Тут проблема гораздо глубже – проблема в принципе в том, каким я родился, что в детстве читал, слушал, впитывал в себя. И сейчас разделить где тут человек, зависящий от измененных состояний сознания, а где вот отдельно я – Глеб Самойлов – другой, чистый, светлый, это практически невозможно.
О твоем детстве тоже хочу спросить, тем более что на “Треше” есть песня-посвящение – “Детство мое”. Мне кажется, у тебя очень сильна связь с тобой самим, каким ты был в детстве.
Да, да, я себя не теряю. Я – Питер Пен в этом смысле. Только если Питер Пен бежал на остров, он – эскапист, а я Питер Пен, который пытается на этот мир влиять, чтобы подогнать его под свои стандарты.
А тебя в какой-то момент не посещало чувство, что все вокруг вдруг неожиданно повзрослели, стали скучными, с какими-то унылыми делишками своими, а ты продолжаешь быть таким же?
У меня, наверно, круг общения просто другой. Я это понимаю, знаешь когда? Когда я читаю в интернете высказывания своих повзрослевших фанатов – видно, как они бесятся от того, что они уже повзрослели, влились в эту жизнь, бытовуху, а я все никак не могу, понимаешь. (Смеется)
А при таком количестве написанных тобой мрачных песен и твоей прочной связи с детством, страх смерти, в какой мере в твоей жизни присутствует?
У меня ощущение есть просто, очень реальное ощущение смерти всегда рядом с собой. Поэтому я пытаюсь ее заговорить.
Это как?
А вот так…(После долгой паузы)) Ну ладно, давай один пример приведу. Есть такая русская народная колыбельная, которую пели над больным ребенком, она начиналась со слов: “баю-баю-баю-баю я куда тебя деваю – под порог, где не ходит народ…”,а потом: ” …баю-баю-баю-бай поскорее умирай”. Это заговор. То есть ребенку желали смерти и пели ему про смерть для того, чтобы он выздоровел. Потому что смерть надо было заговорить. Вот я, может быть, занимаюсь тем же самым.
Я слышал, что некоторые люди, употреблявшие наркотики, проходили через состояния напоминающие смерть. У тебя такого не было опыта?
Ой, ну-у-у…да там всякое разное было.
Я знаю, что это не любимая тобой тема. Но еще один вопрос об этом. Тот период, когда ты употреблял какие -то вещества, оставил тебе что-то, что в тебе или с тобой находится до сих пор?
Дело в том, что я пришел к этим вещам, будучи готовым к ним с детства. Я был готов к ним, благодаря музыке, которую слушал, книгам, которые читал. Я был готов к этому. Это жило внутри меня раньше, чем я приобщился непосредственно к наркотикам. Это были книжки Гофмана, британский психоделичесий рок семидесятых годов, Высоцкий, Маяковский, футуристы – все это было частью меня. И когда в моей жизни появились наркотики, это было просто естественным продолжением того, кем я являюсь. Поэтому мы и говорим – проблема ли алкоголь? Проблема ли наркотики? Проблема – я сам.
Тогда так: алкоголь или наркотики были и могут ли быть для тебя источниками вдохновения?
Я не могу разделись источники вдохновения так: здесь – наркотики, здесь – алкоголь, здесь – любовь, здесь – разлука, здесь – политика, здесь – моя ненависть к системе и власти, здесь – мои сложные отношения с Богом. Это все вместе, это неотделимые все вещи.
Твои песни дают довольно четкое представление о твоей позиции. И все же, что тебе нравится и не нравится в нашей жизни сейчас?
Есть разные ощущения. Конечно, какая-никакая свобода все-таки присутствует, то есть, с одной стороны, можно петь свои песни, зарабатывая этим деньги себе на жизнь. С другой – все идет к тому, что скоро и это невозможно будет делать. Та власть и та страна, которые у нас сейчас, в последние “благословенные” двухтысячные годы… мы унаследовали все самое плохое, что было до этого в России – показушный феодализм с показушной повальной верой в глубокоуважаемых начальников, чинопочитание, которое было еще в Российской империи. Дальше, от советского Союза мы не оставили никаких социальных гарантий, которые все же были у людей, но зато взяли весь ложный пафос того времени – включив телевидение, мы слышим, что все у нас хорошо, и мы живем в самой лучшей стране. От ельцинских времен мы не оставили свободную прессу, но бандитские способы существования остались точно такими же, просто они приняли другие формы, распродажа страны осталась той же самой. Нынешняя страна – это страна насквозь фальшивая, сохранившая все дерьмо, которое было в ней с незапамятных времен, но при этом тебя заставляют воображать, что это дерьмо и есть конфетка.
А ты в связи с этим не хотел бы уехать отсюда?
А что мне делать там? Мое место в этой стране, как ни крути. Меня слушают здесь, я пишу на русском языке.
Кстати, а о чем ты будешь петь, если вдруг станет хорошо и будет не против чего протестовать.
А когда? Когда? Приди-приди о времечко, приди-приди желанное…Да не будет этого.
Ну, если не рассматривать это в масштабах страны. А просто, если ты лично вдруг просто будешь счастлив?
Ну что я? Просто буду, наверно, счастлив. Пока не получалось.
А какая музыка могла бы родиться у тебя в этом гипотетическом состоянии счастья?
Я не знаю. Я вот в состоянии влюбленности не могу писать песен. Хотя со мной это очень редко случается – я не влюбчивый человек. Потому что когда есть любовь, все остальное отходит на второй план. С другой стороны, любовь приходит и уходит, а то, что всегда со мной, а именно – музыка и бунтарское отношение к миру – они всегда останется.
Беседовал Максим Чистяков