Гость
|
Об АГАТЕ КРИСТИ:
Мой родной город нынче называется Екатеринбург. Когда-то он был обозначен на картах родины как Свердловск.
Как тогда, так и сегодня, по улицам этого города часто метёт метель. Когда наступает зима, здесь становится по-настоящему холодно. Столица Урала не завораживает красотой архитектурных экзерсисов, не врезается в память уютными улочками и бульварами. Нескончаемый частокол заводских труб напоминает о тои, чего здесь всегда было вдоволь, - об оборонных предприятиях. Попутешествовавший на своём веку турист, попадающий в «город древний, город длинный, имя рек Екатерины...» навещает мемориальное место, где было расстреляно царское семейство, выезжает за городскую черту на символическую границу Европы и Азии, осматривает залы очередного музея народных промыслов и, вежливо улыбаясь гостеприимным уральцам, думает про себя: «За что же любить этот город?» И не находит ответа...
Ответ не лежит на поверхности. Ответ спрятан в пьесах Николая Коляды, в образах Владимира Хотиненко, в скупых афоризмах балабановских «братьев», в отчаянии «Глюковских» «за звезду полжизни», в диагнозах «бытового терроризма» братьев Пресняковых. Ответ лежит в сочетании чайфовского «Лучший город Европы» с наутилусовскими «Бриллиантовыми дорогами». У Свердловска есть свой дух, свой уникальный и неповторимый настрой. Можно гадать и теоретизировать на эту тему. Из-за того ли это, что в здешних краях испокон веков оседлали сосланные вольнодумцы, а может, из-за полного отрыва высокого искусства и мира фантазий от тягучей пролетарско-кондовой реальности промышленного города? А может, дело в том, что до сих пор «ночною порой мне снится конвой и солдаты»?..
Как бы то ни было, с первых песен мир фантазий «Агаты Кристи» населяли странные существа: гномы-каннибалы, пантеры, безмолвные кодукторы, пьяные кладбищенские сторожа, злобные клоуны, «жопы с метлой» и крысы в белых перчатках...
Имея под руками самый скудный набор инструментов, колдуя над ними после лекций в институтской радиорубке, они, как могли, тоже пытались как можно дальше оторваться от окружающей их суровой военно-промышленной действительности. Возможно, поэтому в качестве вариантов названий группы рассматривались только имена, в самом звучании которых чувствовался далёкий «заморский» экзотический привкус. Они приняли решение называться гордым именем английской романистки, отвергнув глубоководное «Жак Ив Кусто».
Я помню одно из первых выступлений «Агаты» на каком-то формальном студенческом мероприятии. Во-первых, это было ни на кого не похоже. Во-вторых, поразили феерические причёски и обилие косметики. Преобладали тёмные цвета. Ещё очень странно двигался парень, который играл на басу. Он сидел на стуле, но не то чтобы сидел... Его на этом стуле трясло и мотало во все стороны. Сегодня Глеб признаётся, что порой выходил на сцену и уходил с неё, активно хромая.
Вадим Самойлов:
«На нашем синтезаторе единственным приличным звуком был такой оркестрово-скрипичный, его то и старались везде использовать. Очень не хотелось звучать по-совковому.»
Пётр Май:
«Глеб у нас всегда выступал, сидя на стуле. А идея возникла вот как. Он на наших репетициях всегда сидел – негде было встать в каморке. Пришла пора в первый раз выходить на сцену в составе группы. Ему тогда ещё восемнадцати не было. Перед концертом мы стали думать, что делать с Глебом-то. Первый раз человек на сцену идёт. Ну, Вадик ему и говорит: «Да ты сядь на стул и сиди. Хоть интерес к тебе какой-то будет. Что это: все музыканты стоят, а этот сидит?» Глебу идея понравилась. Он сел на сцене, ногу на ногу закинул, играет на своём басу. Потом вполоборота сел. Потом гляжу: он уже вполне освоился на этом стуле, и крутится что-то на нём, и гитарой машет. Стул постоянно находится в каком-то полуоторванном от пола состоянии. Так в течение одного концерта он выработал линию поведения, которой придерживался достаточно долгое время. По Свердловску циркулировали всякие мифы: у «Агаты» басист – инвалид с детства». Я даже помню тот день, когда мы решили поставить «Агату Кристи» в эфир. В этот день я выкопал в кладовых радио «Максимум» этот несчастный, убого оформленный первый диск «Позорная звезда». Я узнал, что ничего с него не игралось в эфире, а он, по моему ощущению, был набит хитами! В общем, я и объяснял музыкальному директору «Максимума» Володе Мирошниченко, что есть такая отличная свердловская группа и я честно, не как свердловчанин, а просто как меломан хочу, чтобы эта группа звучала в эфире. Она хорошая!
Добился. Поставили «Как на войне».
Взлёт «Агаты» произошёл в то время, когда все роли в массовой культуре страны были распределены. Старая «знать», почившая на «совковых» лаврах, испытала во второй половине 80-х сильнейший удар от невесть откуда взявшегося рок-н-ролла. «Что ж, - сказали на Олимпе, - ноу, как говорится, проблем! Располагайтесь, будем знакомы». Рок-герои расположились, а дальше каждый из них определил для себя свою возможную долю компромисса. Любопытно, что и для тех, и для других стало характерно ревностное неприятие того, кто претендовал на вершину популярности после них. Здесь начинались рассуждения о «продажной попсе» и «стопроцентной коммерции». Жертвой таких обвинений «Агата» была всегда. Никто из тех, кто именует себя «индустрией шоу-бизнеса», никогда на моей памяти не произносил при мне: ««Агата» - это да! Это молодцы. Это – Супер!»
«Агата», начав восхождение, когда всё вокруг рушилось и все ценности пересматривались, вдруг смогли уловить боль и смятение в душах тех, кто попал под гусеницы этого смутного времени. Но за этот дар пришлось заплатить по полной программе – содрать с себя кожу, обнажив тонкую сеточку нервов. Сжав губы, терпеть всё – от ударов до поглаживаний. Как в «Мёртвой Зоне» Стивена Кинга, главный герой, обладая уникальными способностями ясновиденья, каждый раз вызывался помочь, но рисуя картины, которые от него требовали, сам при этом слабел с каждой решённой головоломкой, с каждым предвиденьем...
Они провели годы под прицелом со стигмой «попса» на груди. Одобрение коллег-музыкантов для них было действительно важно. Частично они получили его, записав самый свой жуткий, отчаянный и некоммерческий альбом под названием «Ураган».
Глеб Самойлов:
«В Асбесте, там, где мы родились и выросли, мы появились последний раз летом 1996 года. Мы приехали, чтобы поставить подпись под документами на продажу квартиры, так как мама у нас переезжала жить в Свердловск».
Нотариальная контора в одной из грязных хрущёвских пятиэтажек находилась в подвальном помещении, и вход был наполовину затоплен. Через лужу были проложены доски, подпрыгивающие на кирпичах, когда по ним шагаешь. Лысеющий нотариус с бесцветными глазами оторвал взгляд от мухи, бьющейся в маленькое замызганное стекло под потолком, затребовал паспорта. Прочитал: «Самойлов Вэ Рэ. Самойлов Гэ Рэ. Понятно», - протянул несколько отпечатанных и ручку. – «Вот тут и тут, пожалуйста». Подписи были поставлены. Сделка совершена. Квартира продана.
Глеб Самойлов:
«Очень психоделическое было ощущение... Был дом. Сейчас – нет. Нет дома в Свердловске. Нет дома в Асбесте. Москва ещё домом не стала, а те дома уже потеряны. Пилигримы мы такие. Висим между небом и землёй. Оттого и песни такие «весёлые»...» Кто знает, какую цену нужно заплатить за славу? Кто из нас может сказать, стоит она того или нет? Стоят ли сотни с визгом кидающихся к тебе по стране людей отсутствия настоящего дома, нормальной семьи, верных друзей, которые способны воспринимать тебя не как суперзвезду, а просто как друга? Какими демонами тебя может раздирать на части, чтоб ты расстался с семьёй, оставив и ребёнка?
Какие эмоции остаются в результате, когда ты проходишь через жернова гастрольных мельниц, через броуновский хаос случайных знакомств, через калейдоскоп заискивающе-улыбчивых псевдодрузей, завсегда готовых щедро поделиться концентрированным кайфом? Когда раскрываешь газету, чтобы в очередной раз прочесть, какое ты дерьмо? Понять: увы, и этот автор не удосужился вслушаться в то, что ты, хрипя до боли в глотке, давишь из себя каждый вечер со сцены...
Они попали в эту безжалостную мясорубку с головой, приняв решение переехать в Москву и пробиваться. Они надеялись, что музыка всё скажет сама за себя, оградит и спасёт. Их порвали на части ещё до того, как они осознали, что не имеет смысла исповедоваться перед журналистами и опасно приоткрывать дверь в личную жизнь...
Александр Козлов: «Личная жизнь таких звёзд, например, как Грета Гарбо, была закрыта. И они остались для всех навсегда молодыми тридцатилетними красавицами. А мы слишком на виду. Знают всё. Я поражаюсь осведомлённости о самых интимных, тонких сторонах жизни. Вот и укрываешь такие тайны, которые ты бы хотел сохранить только для себя... и тем не менее, оно вдруг где-то уже написано, расшифровано. Хотелось бы, чтобы что-то оставалось нетронутым». Странно ли, что в песнях «Агаты» практически нет любви? Есть смех, омерзение, сострадание, ненависть, тоска. Нет любви.
Кто-то сказал, что всякий рок-музыкант в песнях избавляется от своих комплексов. Это, наверное, более всего справедливо в отношении «Агаты». Вещи, случающиеся со многими из нас, они переживают сильнее и глубже. Чувства и потаённые желание, о которых не принято говорить, в которых просто неудобно, нельзя признаваться, они находят силы переплавить в строки, и петь со сцены. Состояние успокоенности и баланса, столь характерное для людей преуспевающих, им вообще неведомо.
Глеб Самойлов:
«Я часто повторяю, что мы работаем в жанре депрессивно-популярной музыки, только вот музыка популярна у слушателей, а депрессии – у нас...» Внешние колЯ НАРУШАЮ ПРАВИЛА ФОРУМА И РАСКАИВАЮСЬ В СОДЕЯННОМия группа, вроде бы научилась переносить, чего только не было... С ураганами внутри сладить сложнее. Ведь источником творческой энергии для этой группы всегда была внутренняя любовь и ревность братьев Самойловых. Так же, как и у Oasis.
В каких джоулях, вольтах или амперах оценить напряжённость поля между старшим и младшим братом, когда оба талантливы, оба музыканты, оба отчаянные, оба не могут друг без друга?
Я тебя ненавижу
Но ко мне ты всё ближе
Ты меня ненавидишь но
Ко мне ты всё ближе
Всё равно Это же не о возлюбленной, не о прекрасной даме... Это друг о друге. Вот топливо, вот это – неиссякаемый источник эмоций. Только какую цену платит каждый за то, чтоб огонь в этой топке горел?
Кровь за кровь.
Смерть за смерть.
Вот так, братское сердце... Иногда кто-то попросту падал на дно. В стремлении познать себя артист раздвигает рамки своего восприятия и пытается получить новые ощущения. Любыми, порой самыми опасными способами. Это случалось со многими в рок-н-ролле. Выкарабкаться удавалось не всем. «Агате» вроде удавалось всегда. Оставалось чувство полной опустошённости. Вчетвером они прошли огонь, воду и медные трубы. Чудом уцелели. Но не все...
Умер Саша Козлов.
Клавишник. Самый, казалось бы, счастливый, чистый и радостный. Вышел ночью на улицу из клуба и умер...
Саша почувствовал себя плохо, вышел на свежий воздух, упал в обморок, и приехавшая «Скорая» не смогла его вернуть на этот свет. Окончательный диагноз: «Атеросклеротическое поражение сердца». Ему было 39 лет.
Я стал перечитывать очерк об «Агате Кристи», который я когда-то по предложению Андрея Бухарина, музыкального редактора журнала «ОМ», написал. Дошёл почти до конца материала. И тут комок у меня встал в горле. В финале очерка я пишу о том, что появилась надежда пройти через всё и уцелеть. Такая позитивная нота в конце. И дальше цитата: «Наверное, сейчас всё наладится. Самые сложные времена позади» И, конечно, это слова Саши. Жить ему оставалось немного.
Саша Козлов учился с Вадиком и Глебом Самойловыми в одной школе в Асбесте. Уже в Свердловске Вадик и Саша придумали ВИА РТФ УПИ. А потом именно Козлову пришла идея окрестить группу «Агата Кристи». В течение последующих тринадцати лет они играли вместе.
Саша Козлов был самым светлым человеком в группе. Сложным, закрытым от всех, но излучавшим радость жизни и жажду общения. Не случайно, самые яркие, оптимистичные и задорные мелодии в репертуаре «Агаты» принадлежали его перу.
Саша всегда был готов радоваться и наслаждаться. Способность искренне радоваться – это вообще божий дар, который мало кому даётся. В детстве мы все им обладаем, а потом – глазом моргнуть не успеешь, - и все мы уже циники. Каждый нарастил кучу защитных слоёв, каждый создал панцирь, а некоторые особо одержимые ещё и в скафандр себя заперли. Люди, которые умудряются сохранить этот талант, настолько редки, что общение с ними для каждого из нас – большой подарок. Правда, даже в них сквозило странное предощущение какой-то боли, витало в воздухе предчувствие беды. Но так всегда жила и творила «Агата Кристи». Такие вещи продюсерами не изобретаются и не находятся в результате маркетинговых исследований. Это – суммарный вектор нескольких соратников-музыкантов. И от него никуда не деться...
Саша шаг за шагом перешёл через все взлёты, падения, соблазны и ураганы, что и все члены «Агаты Кристи». Он видел, как его друзья, одержимые страстью саморазрушения, ведомые жаждой познать неизведанное и довести себя до края бездны, играли со смертью и ставили под угрозу общее дело. Ведь у каждого была только эта главная жизненная субстанция – «Агата Кристи».
Никто сейчас не ответит точно на вопрос, чего это стоило Саше. У него было больное сердце, но он не посвящал знакомых и друзей в свои проблемы. Он вообще всегда предпочитал оставаться в «тени», и в жизни, и на сцене. Но всегда был рядом с друзьями. В периоды их невменяемого угара, творческих кризисов, болезней и депрессий. У него ведь была другая профессия в запасе. Он преподавал в медицинском институте, в том самом, который я в своё время закончил. Но выбор был сделан, и обратной дороги не было. Они отправились в это плаванье вместе, вместе им и плыть дальше...
Только вот странно легли карты – он вдруг взял да умер...
Я помню, отпевание было в яркий весенний день. Один из тех, когда ещё не начавший таять снег белизной своей слепит глаза. Их невозможно открыть, передвигаться приходится, только прищурившись. Два цвета вокруг: немыслимо чистое голубое небо и этот сияющий белый снег.
К церкви съехалось несколько машин. Вадик, Глеб, Андрей Котов. Когда встречаешься по такому поводу, никаких слов важных вслух не говоришь. Всё кажется нелепым и бестактным... Даже взглядов глаза в глаза стараешься избегать. Спасают только организационные бытовые диалоги: кто в какой машине поедет, что нужно, как встретиться, во сколько, кто, как, где, чего...
И – быстрее, пожать руки, «пока!», обняться на ходу, не смотреть в глаза, не пересекаться взглядами... Ты отъедешь за угол, притормозишь у обочины и разрыдаешься. И хрипеть будешь, и биться... И в голове будет жечь твой мозг одно и то же: «Как же так? Почему? За что? В чём смысл?»
Глеб Самойлов:
«Есть постоянный страх, что мы носимся в замкнутом пространстве. Невозможно получать ощущение извне, если для тебя весь мир – это сцена, на которую ты выходишь, и собственная душа, в которой ты по ночам копаешься». Вадик, Глеб и Андрей теперь играют втроём. Вопрос, чтоб взять кого-то другого на место клавишника, даже не обсуждался. Сашины партии, как и новые клавишные партитуры, забиты в «портостудию», которая на концертах стоит рядом с барабанщиком. Андрей запускает их нажатием соответствующей кнопки. Если будете на концерте «Агаты Кристи», смотрите на сцену внимательно: может, проступит в левом углу силуэт малоподвижного неказистого человека за клавишами.
Это Саша. Он должен быть где-то там, когда звучит музыка...
Вадик Самойлов:
«Знаешь, вроде бы уже столько лет, а каждый раз становится страшно, что у нас ничего не напишется. Тур, города, какие-то лихорадочные концерты, а потом едешь в автобусе еле живой из одного сибирского посёлка в другой и думаешь: а вдруг так и останется эта пустота в голове. Так и не возникнет мелодия...» И всё-таки растёт потихоньку новая кожа, заживают раны и вселенная перестаёт вращаться вокруг них с такой фатальной разрушительной скоростью. Они всё чаще приходят на интервью вместе. Запись и съёмка песни «Маленькая Страна» для нашего «Неголубого огонька» вдруг положила конец их самому глубокому кризису отношений, они начали вновь вместе сочинять. Их новый альбом «Триллер» расценивают как «ренессанс». Теперь они включают в пластинку только те песни, которые безоговорочно устраивают и Вадика, и Глеба. На концертах они выглядят и звучат мощнее, чем когда-либо. Даже самые яростные критики «Агаты» сегодня сходятся в том, что если группа выстояла столько лет, то что-то в ней точно есть. После всего, что происходило с ними за последние несколько лет, сегодня они сильнее и чище, чем раньше.
Свет в конце тоннеля становится всё ярче.
|