|
Моряк
Регистрация: 06.06.2005
Сообщений: 145
Рецептов: 0
Сказал спасибо 0 раз(а)
Поблагодарили:
Благодарностей: 0 в раз(а) темах
: 0
|
Кире
ВОСПОМИНАНИЯ АЛЕНЫ
Когда утро взошло, успокоилась ночь,
Не грозила ничем, лишь отправилась прочь…
Nautilus-pompilius
Г Л А В А 1. ЦЕРКОВЬ ПОЗНАНИЯ
Толпа увлекла ее за собой в это помещение. Вместе со всеми она села на одну из длинных скамей. Суета и говор тут же стихли, когда на кафедру взошел человек в белом одеянии. Волосы человека были собраны в тугой конский хвост, а лицо обрамляли усы и борода, что затрудняло определение его возраста. Человек окинул толпу приветливым взглядом и, подняв руку, провозгласил торжественно:
-Дети Божьи! Сегодня пришли вы сюда, чтобы познать Отца вашего! До вас познали Его, познаете и вы. Но будьте готовы быть терпимыми – познание Господа – величайшая радость, но и величайший труд для человека. Я сам постигал Бога не один год. С усердием перечитывал я Библию, всякий раз открывая что-то, незримое моему разуму ранее, часы и дни проводил я в молитве, и ныне, по прошествии этих лет, я могу сказать, что в достаточной степени познал Его.
Я пастор этой церкви – Церкви Познания. В процессе был выработан специальный комплекс тренингов, воспитывающих не только духовный, но и физический облик человека.
С вами со всеми, и с каждым в отдельности, я познакомлюсь в ходе наших занятий. Но мне хотелось бы узнать у некоторых из вас, как оказались вы здесь, что привело вас в нашу церковь. Вот, например, вы, девушка! Девушка в черной куртке!
Алена вздрогнула – человек обращался к ней. Она почти не слушала его, но поняла, о чем ее спрашивают, и испуганно встав со скамьи, неловко сказала:
-Я потеряла… потеряла жизнь.
Пастор поднял руку:
-Все, понятно! Поверьте, не Вы, не только Вы! Огромное количество людей приходит к нам, когда кажется, что нет дальнейшего пути в жизни, и здесь обретают его. Найдете его и Вы.
Внезапно рассердившись, Алена гневно возразила:
-Нет, Вы не поняли. Я потеряла не путь, я потеряла жизнь – и, столь же внезапно, расплакалась. Она сама не ожидала этого, но сколько времени она хранила в себе эту мысль? Боже, кто бы только знал, что стоила ей жизнь этот год. Еще один год полного одиночества и великой тоски. Еще один год с чуждой ей матерью и ублюдком отчимом. Унылая и грустная жизнь, бывшая до того времени, давалась ей без лишних трудностей, а вот год назад в унынии и сумраке этого мира обозначилось какое-то изменение. Но совсем скоро все вернулось в прежнее положение.
-Нет-нет, девушка, Вы ошибаетесь. Жизнь Ваша не утеряна, и Вы поймете это, как только найдете путь. Поймите, что Путь – то есть Истинный путь – единственно верный. И мы поможем Вам, как помогли и другим, выйти на этот Путь. Поймите же, друзья, - обратился пастор, устремляя руки ко всем присутствующим, - что Путь спасения, - Путь к Богу, - ведом каждому из вас, ибо мы все – дети Его, ибо он единственно Отец наш! К сожалению, в нынешнее время, для многих эта Тропа закрыта неверием и всевозможными ложными учениями, лишь уводящими от ней нас. Для того, друзья, и была организована эта церковь. Наша церковь преследует цель не только познания Бога, не только духовного обогащения человека, но и физического, и нравственного самосовершенствования. Человек – средоточие чудесных дарований, которые не способен не то, что использовать, но даже найти он в себе, средь сует и волнений своей жизни в современном мире. Благодаря выработанным нами тренингам, на основе древнейших психических и психофизиологических упражнений, человек имеет возможность на время отрешиться от внешних и внутренних своих забот, дабы изучить, познать и самого себя, как бы со стороны, или же, наоборот, - изнутри. Таким образом, человек, стремясь к тому, чтобы приблизить свое “Я” к Идеалу, виденному при познании Бога, самосовершенствуется.
Пастор с улыбкой осмотрел аудиторию:
-Теперь я с удовольствием выслушаю, несомненно, возникшие у вас вопросы и отвечу на них. Просьба не задавать мне вопросы, касающиеся существования Бога. Я не Фома Аквинский и доказательств предъявлять не буду.
Группа молодых студентов захохотала, кроме них, видимо, никто не понял шутку пастора.
Женщина с задних рядов (на вид Алена дала бы ей около сорока лет) робко протянула руку. Пастор кивнул в ее сторону. В зале соблюдалась тишина и негромкий, но звучный голос женщины был четко слышен.
-Я хотела спросить следующее: как ваша церковь относится к традиционным формам христианства? Дело в том, что, может, я сама и несколько скептично отношусь к ним, но моя мать православной веры, и она крестила нас, то есть детей, меня и брата, в православной церкви. Ее отношение к протестантизму и прочим подобным течениям довольно предвзято.
Женщина закончила. Пастор вновь кивнул:
-Во-первых, хотелось бы напомнить, я уже говорил, мы не причисляем себя к протестантским течениям, хотя, несомненно, что-то общее с ними имеем. По существу же вопроса: главное – вера, разве не так? Просто каждый выбирает что-то для себя. Есть моменты, которые нас не устраивают в православии и католицизме, но это не значит, что мы должны считать их грешниками и безбожниками. Касаясь православия, отмечу, что, на мой взгляд, не очень гуманны их традиции. Мы же, напомню, стремимся не только к спасению души, но и к очищению тела, для чего, собственно, и был предусмотрен весь комплекс упражнений.
-А в чем, по-вашему, заключается негуманность православия? – спросил один из студентов.
-В жестком посте, в долгих молитвах. Огромное количество старушек выстаивает в церкви службы, длящиеся по несколько часов, а по великим праздникам целые ночи, изнуряют себя постом, не жалея свое некрепкое здоровье. Честно говоря, мне жаль этих старушек. - Заметив, что женщина, задавшая первый вопрос, согласно кивает, пастор произнес – Ваша мать тоже, да?… Еще вопросы, пожалуйста?
Руку поднял тучный мужчина, сидевший где-то в середине не то третьего, не то четвертого ряда. Пастор кивнул ему, и мужчина заговорил тяжелым глухим голосом, слегка заикаясь от явного волнения:
-Извините, возможно, мой вопрос, звучит глупо, но я хотел бы узнать, насколько греховным является ожирение…
Некоторый смех, в том числе, в стане студентов. Однако пастор, с неувядающей и ободряющей всех и все, улыбкой, произнес:
-Ничего смешного, друзья! В этом вопросе явно подразумевается грех чревоугодия. Но ведь далеко не каждый в состоянии контролировать свой организм. И у кого-то отучнение случается не вследствие безмерного употребления пищи, а скажем, от сидячей малоактивной работы. И далеко не у каждого есть время или деньги, чтобы заниматься спортом или какими-то другими профилактическими процедурами. Грех не в ожирении, а только в лени, которая, вероятно, имеет место быть в борьбе против него. Опять-таки, я оговариваюсь, не в отсутствии времени или денег, а в лени. Методики… (мужчина встал и начал выбираться из-за стола, намереваясь уйти). Постойте! Наши методики помогут избавиться Вам от проблем, если Вы будете им следовать. Зачем же дальше терпеть это, если Вам это не нравится, и, тем более, угнетает Вашу уверенность. Мы можем помочь Вам избавиться от этого.
Мужчина к этому времени уже вернулся на свое место, так и не сумев пробраться сквозь ряд. Явно озадаченный и смущенный, он только произнес:
-Правда?
Пастор серьезно кивнул:
-Очень многое зависит от Вас. Мы лишь подскажем Вам и поддержим Вас.
Мужчина озадаченно посмотрел на пастора и громко промолвил: «Угу», судя по всему, выражая согласие.
Пастор тут же обратился к аудитории:
-Еще вопросы? Ну же, смелее!
Руку поднял и тут же уверенно заговорил юноша лет 17-ти со светлыми волосами, падающими на плечи:
-Мой вопрос касается извечного противопоставления церкви рок-музыке. Очень часто некомпетентные в вопросе священники навязывают прихожанам предвзятое и совершенно необоснованное мнение, что рок-культура – это обязательно наркотики, сатанизм и прочее тому подобное. Хотелось бы услышать мнение вашей церкви на этот счет.
Пастор кивнул:
-Понятно. Проблема церкви и молодежной культуры, - тут же поправил себя, - субкультуры. Хотелось бы немного поконкретней. Ведь действительно есть группы и исполнители, воспевающие жестокость и насилие. В этом нет ничего хорошего, даже при условии, что это лишь заигрывание с доверчивым слушателем. Однако далеко не все рок-группы воспевают эти темы. Пожалуйста, поконкретней. Каких исполнителей Вы имеете в виду?
Парень прифыркнул:
-Nirvana.
Пастор кивнул:
-Понятно. Курт Кобейн, насколько мне известно, покончил с собой. Тяжелейший грех, да, но, в то же время, лишь слабость человека. В этой музыке нет ничего греховного, насколько я могу судить. Обычная человеческая депрессия. Страдание в жестоком, чуждом миру. Ничего страшного, если не считать наркотики, но и они лишь следствие слабости – не более. Я удовлетворил Ваш интерес? Понятны Вам позиции нашей церкви?
Парень кивнул – пастор в ответ, и ко всем:
-Ну что ж, если вопросы себя исчерпали, то, пожалуй, я уделю некоторое внимание устройству нашей церкви. Объясню, где расположено центральное отделение, в каких городах мы развиваем деятельность, а где еще только оформляем лицензии. В какое время мы работаем. Количество времени, которое мы уделяем на практические занятия. И так далее. Не беспокойтесь, я изложу суть в самых общих чертах, это не займет много времени. Более подробно вы сами ознакомитесь и все поймете в ходе непосредственного нашего общения. Те, кто будут ходить, те, кому это интересно и кто желает, по мере своих возможностей, ну, и мы, конечно, поможем, чем сможем. Хотя напомню все же, что всегда все, друзья, во власти воли человека.
Пастор продолжал говорить, но Алена его уже почти не слушала. Она принялась внимательно осматривать окружающих ее людей. Их было не менее тридцати. Нет, вероятно, больше. Она обратила внимание, что, в большинстве, это были люди достаточно молодого возраста – от двадцати лет и выше, но явно не переходя ту границу, которая зовется преклонным возрастом, - не переходя шестидесяти.
Вон, тучный мужчина, что задал, казавшийся смешным и нелепым вопрос об ожирении. Теперь он, казалось, совсем успокоился, он спокойно и внимательно внимал говорившему, расслабив руку, в которой держал пакет. Парень со светлыми волосами до плеч (он явно подражал своему кумиру) также внимательно слушал пастора. Кого можно было еще выделить? Лишь трех людей, самих выделившихся тем, что не побоялись задать вопросы. Остальные лица – лица обычных людей, без особенных внешних данных: мужчины и женщины (одна пришла с двумя грудными детьми, что мирно спали у нее на руках). Алена оглянулась по правую свою руку. Она сидела почти у края скамьи, и напротив нее было лишь три человека. Рядом с ней сидела (и как она раньше не обратила никакого внимания?) девушка, примерно одного с ней возраста и с рыжими волосами. Алену поразило то, что из-под волос у нее тянулись к сумке, лежащей на коленях, два шнура. Она едва заметно покачивалась в такт музыке, что играла у нее в ушах. Она совсем не слушала пастора.
Удивленная, Алена уже собиралась отвернуться и дослушать речь.
-Ты кто? – неожиданно спросила девушка.
Алена резко обернулась, и осторожно, но довольно резко ответила вопросом:
-А ты?
Девушка протянула руку: «Вера».
Алена, подав свою, не пожала, а слегка дотронулась пальцами до ее.
-Я – Алена.
-Очень приятно, Алена – улыбнулась в ответ Вера. – Тебя как сюда занесло?
Алена замялась: как ее сюда занесло? Но ответила:
-Я тут, кажется, наговорила что-то не то. И сорвалась.
Девушка кивнула:
-Да, помню. Я не слушала.
Алена немного удивилась и немного (совсем чуточку) смутилась.
-А ты сама – то?
-А я потеряла веру, смешно, не правда ли, Вера потеряла веру?
-Нет, не очень
-А – по моему, смешно. Но если тебе нет, то я не настаиваю. Хочешь послушать? – Вера достала один наушник и протянула ей.
-Смотря, что – Алена вставила наушник в ухо. – Ария?
-Ага. Обожаю.
Впрочем, Алена, не спрашивала, а по ее выражению было видно, что не особо по вкусу ей эта музыка. Играл, кстати, «Зверь». Алена вынула наушник. Вера взяла.
-Не нравится?
Алена нахмурилась:
-Не все. Далеко не все. Отдельные песни есть хорошие.
-А сама-то что слушаешь?
-Ну, NAU, Агату еще, Пикник.
Вера усмехнулась:
-Ну, то же самое могу сказать про NAU и Агату – есть некоторые хорошие. Хотя больше Арии и Rammstein мне еще ничего не нравилось. – Затем она добавила что-то еще, но в этот момент пастор закончил речь, и ее слова потонули в громких аплодисментах. Люди стали выбираться из-за скамей и выходить в дверь, делясь друг с другом радостными впечатлениями. Алена с Верой тоже направились к выходу.
***
Оказавшись на морозном воздухе ноября, Алена обнаружила две смутившие ее вещи: во-первых – шел снег, во-вторых – было темно. Она взглянула на часы: семь двенадцать. Все это длилось свыше часа, ей домой пора уже. Однако Вера, судя по всему, домой не торопилась. Она достала сигарету и после непродолжительной борьбы с зажигалкой, прикурила ее. Затем посмотрела на Алену:
-Не куришь?
-Нет – Алена отрицательно покачала головой и слегка улыбнулась.
Вера пожала плечами.
-Странный народ.
Алена подумала, было спросить, что же такого здесь сверхстранного, но не стала. Она оглянулась по сторонам: люди расходились в совершенно разные стороны, и она никак не могла понять, в какой из сторон остановка. Она в городе менее трех месяцев, и в дебри обычно старалась не углубляться. Да к тому же темнота жутко мешала сориентироваться.
-Ты одна? – спросила Вера. – Или есть кто-нибудь? Ходишь с кем-нибудь, короче?
-Нет – Алена опять покачала головой. Надоела. Домой идти пора. Но решила дождаться, пока та докурит, затем спросить, куда идти на остановку. Вера же почему-то стояла. Неужели ей не холодно?
-А был кто-нибудь?
Алена смутно что-то вспоминала… Но она забыла, и больше не вспомнит.
-Нет.
-У меня тоже нет. Все девчонки что-то по парням разбежались.
Алена непонимающе взглянула на нее, но тут же поняла.
-А, так ты…
-Лесбиянка. Активная. А ты? – Вера докурила.
-А что я? – удивилась Алена.
-Ты – не?..
-Да нет, вообще-то.
Вера засмеялась:
-Так «да» или «нет»?
-Слушай, Вер, мне пора.
Вера кивнула:
-А, конечно. Ну, давай, пока. Я здесь. Тут неподалеку через десять минут у меня встреча с местными неформалами: панки, металюги. Не хочешь остаться?
«Еще с местными неформалами не хватало…»
-Нет, мне серьезно домой надо. Не подумай, что это из-за твоей направленности. Я нормально отношусь к таким людям, без предубеждения. Мне просто пора… И слушай, скажи, где здесь остановка на юго-восток, я запуталась.
-Там – Вера ткнула пальцем на асфальтовую дорожку слева. Недалеко. Через дорогу от ДКГ.
-Спасибо. Ну, пока.
-Пока – Вера аристократически помахала пальцами правой руки, затянутыми в черную перчатку.
Алена направилась по дороге, указанной Верой.
ГЛАВА 2: СЕРЫЙ КОТ
За стеклом автобуса, фосфоресцируя в свете фонарей и ярких витрин, летал снежок. Алена смотрела на его плавный танец и о чем-то думала.
Она не обращала внимания на происходившее вокруг, на то, что творилось, как обычно, в это время переполненном автобусе. Показав контролеру ученический билет, она отрешилась от мира, отвернувшись к окну. И разве что время от времени поднимала руку, чтобы протереть запотевающее стекло. Все остальное уже к ней не относилось. И она не слушала и не смотрела по сторонам.
Снег шел мокрый – он не ложился на землю, а таял, подобно дождю. Ее мысли уплывали куда-то назад, в те далекие времена, когда она была маленькой девочкой. Когда она была веселым жизнерадостным ребенком. Но разве?.. Разве это когда-нибудь было? Она смутно помнила подобное. Четко вырисовывались в памяти лишь грусть и одиночество. И кот – кота она хорошо запомнила, он приходил часто, а теперь уже давно не видела она его. Должно быть, он потерял ее, после того как они переехали. Хотя и до того он не являлся…
Они переехали в Караганду в конце лета. Мать ушла от отчима еще весной. Это случилось вскоре после того, как Алена двое суток не возвращалась домой, ночуя на кладбище у могилы отца. Она ушла в день, когда Сергей Николаевич созвал к ним домой нескольких дружков, и они устроили веселую попойку. Алена стала в тот день объектом всеобщих насмешек и приставаний, потому она и ушла. А вернувшись, застала свое и без того ветхое жилье, в полной разрухе, и свою мать, безжизненно сидящую на кресле и смотрящую в одну точку. Плача на плече у Алены, мать рассказала ей, как, вернувшись с работы, застала эту пьяную компанию и попыталась выгнать из квартиры, однако лишь сама стала поводом гнусных шуток, а в итоге жертвой насилия. Каждый из четырех приятелей поочередно изнасиловал ее, а она избитая и ослабшая, ничего не могла сделать - ни сопротивляться, ни бежать. Едва стоящая на ногах, но удовлетворенная компания ушла, а она так и осталась лежать на грязном полу зала. Несколько дней они прожили в квартире, не выходя из дому и не открывая ни кому дверь. Но жизнь заставила искать выход, и они перебрались жить к маминой знакомой. В Караганде у них была квартира, доставшаяся от покойной бабушки Алены – матери отца и они решили переехать. Алене было все равно – ее ничего не держало… Кроме могилы отца, и той, второй, связанной с воспоминаниями, о которых она забыла. Мать уехала оформлять документы, а Алена должна была закончить 10-й класс. Квартиру они оставили той маминой подруге, у которой проживали, продавать ее было бы все равно достаточно нелепо.
И теперь Алена жила здесь в Караганде. Город поначалу понравился ей своими размерами, своим населением. Ее привлекало наличие тех самых «неформалов» - по центру (или, как здесь называли эту часть – «городу») невозможно было не наткнуться на одиночек или на группки подростков занимательного вида: парни с хаерами до середины спины, девушки с серьгами в форме черепов. Узнать металлиста или альтернативщика не составляло особого труда, они все же выделялись чем-нибудь: кожаными куртками и штанами, цепочками, напульсниками, рюкзаками или банданами с изображениями любимых групп.
Алена не часто прибегала к символике, но знала, что и они ее могут узнать по тем особенностям, что зачастую свойственны этим людям – по взгляду, в первую очередь. Было в каждом взгляде что-то общее, несмотря на то, что было и что-то свое. В каждой душе творилось разное, но общие проблемы и сомнения одолевали каждого.
…И каждый из них был одинок. Даже те, кто общались группами, и уж тем более, кто привык быть один. Она относилась к последним.
На вокзале в автобус заскочило два цыганенка. Один из них принялся что-то петь на ломанном русском, а затем на таком же казахском, что-то общеизвестное. Второй же пошел по автобусу с выставленными чашечкой ладонями.
Алена оторвалась от окна и грустно посмотрела на них. В Актау их было гораздо меньше и они не распевали по автобусам. Здесь же это было постоянное и закономерное явление. Обычно Алена глядела на этих «автобусных ди-джеев» с насмешкой, но сейчас ее настроение усугубилось печальными воспоминаниями, и она смотрела с грустью. Быть может, заметив этот взгляд и решив, что он вызван сочувствием, собирающий деньги цыганенок протянул руки к ней:
-Сестра, дай.
Алена отвернулась. Некоторая брезгливость и даже омерзение на время охватили ее. «Какая я сестра тебе?» Она подумала о том, кто они – этот народ? Зачем они так живут? С древних лет и до сих пор… Через две остановки они вышли, странно, что контролер их не выгнала раньше. Вероятно, не захотела возиться, может, боялась заразиться чем-нибудь?
Уж кому-кому, а цыганам Алена подавать не собиралась. За последние два месяца ей и так пришлось отучать себя подавать просящим. Раньше она старалась по мере возможности подавать хоть мелочевку какую-нибудь, по-минимому, двум типам просящих: бабушкам и тем, кто зарабатывал игрой на музыкальных инструментах. Однако по приезду в Караганду она обнаружила, что страждущих здесь слишком много, подать всем все равно не получалось, а игнорирование одних – подача другим могла вызвать зависть и ненависть, ведь места у всех были примерно на одних и тех же участках. Большинство вставали на ступеньках подземных переходов. Так, за последнее время она почти перестала подавать. И пусть часто говорят, что одни не нуждаются вовсе, другие – достаточно набирают за день, Алена считала, что никогда не знаешь ведь наверняка, кто нуждается, а кто нет. К тому же, если все будут так рассуждать…
Но теперь ей самой пришлось воспитать в себе этот цинизм. И если раньше иная бабушка – божий одуванчик - сиротливо сгинавшаяся у стенки со слезами, стекающими по морщинистому лицу, заставляла сердце юной девушки сжиматься, а руку нащупывать мелочь в карманах куртки или джинс, то теперь она проходила мимо, смотря только перед собой.
Увы, но быстро, очень быстро уродство большого города открылось перед ней. То, что в Актау было скрыто за оградами рынков, здесь являлось на каждом шагу. И люди тоже были злее и черствее, но в большинстве из них этот цинизм был впитан с молоком казахстанского «мегаполиса».
И все то, что сначала порадовало взор Алены, все то, что казалось признаками лучшей жизни, теперь внушало лишь отвращение. “Ничуть не лучше, - вертелось у нее в голове – Ничуть не лучше, чем в Актау”.
Алена на прощание тоскливо глянула в окно – она не заметила, как оно вновь запотело. Ее остановка…
***
-Доченька, доченька, все хорошо? – мама крепко обняла ее, едва Алена переступила порог. – Я распереживалась. Город большой, темнеет уже быстро…
-Мама, прекрати. Не Москва все ж, - Алена освободилась из-под маминых объятий, и, сняв куртку, начала разуваться. Мама растерянно плескала руками и причитала:
-А на улице, на улице уже снег. Зима здесь ранняя и долгая. А ты в легкой курточке, болеть будешь. А ты ведь одна осталась у меня, доча.
Алена вздохнула и подняла взгляд: мама казалась невообразимо старой и уставшей. Раньше она не была такой. Алене стало жаль ее, и в порыве нежности она обняла мать.
-Доча, доча, Алена… - мама плакала – Одна ты…осталась одна…
-Мам, мама, хватит… Не заболею я.
Алена вновь вздохнула: что еще она могла сказать матери, чтобы утешить ее? Пустые слова нежности. Слова любви? Но не были бы они ложью?
«Мя» – едва слышно пропищало откуда-то из недр квартиры, вновь «мя» и из-за угла появился котенок. Маленький, меховой комок серо-черного цвета.
-Это… это что еще за чудо? – присев на корточки, Алена слегка потрепала его ухо. Котенок испуганно отпрянул, она взяла его на руки и принялась гладить мягкую густую шерстку.
Мама невинно улыбнулась.
-Да вот, увязался за мной и мяукал так тонко и жалобно. Я и решила взять, втроем все ж веселей. А животных у нас давно не было.
-Да, давно… - Алена улыбнулась в ответ – Как же назвать это чудо? Он ведь безымянный?
Мать кивнула. Подумав, спросила:
-А может так и назовем – «Чудо»?
Внимательно глядя в темные глаза на любознательной мордочке, Алена подбирала подходящее имя.
-Да нет, мам, брось, не то. Посмотрим… на поведение этого звереныша.
***
-Ну, звереныш, как зваться будем? – Она поглаживала котенка, а тот тихо мурчал, уютно устроившись в складках длинной юбки.
-Как-нибудь… Потом… - она вздохнула и закрыла глаза. Тут же подсознание нарисовало картину. Картину, которую она столь долго ждала…
Она сидела на скамье у могилы. Чьей могилой был этот холмик, чье имя было вырезано на металле надгробия? Она забыла… Забыла, кем был тот, кого похоронили там. Она смутно припомнила лицо и имя. Она помнила про Дом. Одинокий Дом… Одиночество. Их роднило лишь оно, они были одиноки, и друг в друге, им казалось, они нашли самих себя. Им так казалось, и они отчаянно пытались поверить в это. И она не пыталась бежать от одиночества, а он – да. И ей думалось, что, может, и она сможет быть счастлива. Иллюзия растаяла столь же быстро, сколь возникла, и она вновь погрузилась в одинокую тоску своей жизни.
Жизнь… Тоскливая жизнь, в которой она не чувствовала ничего. Ни жизни, ни надежды, ни будущего…
Вокруг расплывался мутный туман, и застилал взор, скрывал и постепенно скрыл былую иллюзию. Она хотела забыть, чтобы вернуться к истоку… Чтобы суметь жить, как прежде, как если бы ничего не было. Чтобы жить…
И забыла.
Продолжалась школа, и унылые дни сплетались воедино, в длинную бесконечную цепь.
Да, больше никто не умирал. Да, священник упокоил души… Да… Но… Не они являлись злом, они являлись следствием, а вовсе не причиной. А зло неискоренимо никакими молитвами. Оно таится в людях. Кто это чувствовал, а она это видела. Ее дар не покинул ее. И вынуждал видеть боль других людей. Их смерть и страх. А страх всегда был один: перед болью, физической или душевной. И он же не позволял людям раскрыть свои возможности, раскрыть потенциал. Держал в узде сильные умы, замкнутые в страхе оказаться слабыми.
Она помнила тот последний дождь… Тихо и печально предвещавший конец.
Котенок совсем прикорнул, и она не стала мешать ему, а только протянула к полке руку и взяла книгу. Погладила кота и прошептала ему на ушко:
-Никто не обидит тебя.
Котенок слегка дернул ухом и издал негромкое «мур».
«Серый кот, что у окна сидел…» – она усмехнулась, вспомнив свое детское стихотворение, и открыла книгу…
ГЛАВА 3: ВСТРЕЧА
Зима, наступившая в самом начале ноября и вынудившая людей раньше времени одеться в пуховики и дубленки, теперь уже наступила и по главному критерию отсчета времени – по датам календаря.
Все это время, с момента своего первого выпадения, снег покрывал асфальт белым, больно слепящим глаза мерцающим покрывалом. Лежал, не тая, что удивило Алену, привыкшую к снегу, как непостоянному и кратковременному явлению в теплом западном городе. Снег лежал, не тая, время от времени он посыпал свои поля собой же.
По снегу, снуя между ногами людей, бродили птицы. Их было много, больше, чем в Актау, и здесь они не были столь пуганы. Даже глупые и дикие дети не бросались на них с воплями, и не бросали камнями. Трудно в силу сомнительности, говорить о более высоком уровне культуры, - наверное, дело было только в привычке. Природа здесь богаче, и птиц больше, люди просто к ним привыкли, и никто не пытался пнуть их, когда проходили почти вплотную к людским ногам невинные непуганые птицы. По большей части, это были голуби, воробьи и вороны, однако нередко были и сороки, которых раньше Алена почти не видела. И с любопытством смотрела она, словно маленькая, на них, по размеру схожих с воронами, но иных по раскраске и по, как это ни забавно звучит, по выражению морды. У ворон морды, скорее, наглые, а у сорок – хитрые. И еще любопытные – они разглядывали Алену, казалось, с таким же интересом, что и она их.
Встреча случилась в один из первых дней декабря. А случилось это и, вероятно, не спроста, а с неким символическим умыслом, на остановке у ДКГ, то есть, почти там же, где они расстались около трех недель назад.
Вера подошла со спины, и положила руку Алене на плечо, громко пропев у самого уха: ”Ангельская пыль, это сон и быль!..” и немного напугав ее.
-Приветик. Веселое совпаденьице – На Вере была вязаная шапочка и пуховая черная куртка, в ушах – наушники. Она довольно улыбнулась, явно обрадованная встрече.
Алена усмехнулась в ответ:
-Таких совпадений не бывает, только закономерности. Ты откуда и куда?
-С универа, до ЦУМа – она закурила. – А ты что здесь делаешь?
-А у меня здесь школа неподалеку. – Алена глянула на свою сумку с изображением братьев Самойловых.
-И я оттуда и домой.
Вера несколько удивилась:
-Так ты в школе еще? Почему-то я не подумала.
Подъехал троллейбус, горстка людей бросилась к нему. Вероятно, и Алена бы уехала на нем, но почему-то ей хотелось поговорить с этой красноволосой девицей, что случалось не часто. Что-то в ней было… Может, выразительность глаз? Может, какая-то непринужденность в поведении и общении?
-Да, хотела бы я быть в университете.
-Если тебе кажется, что там хоть чуточку лучше чем в школе, то расстанься с этими заблуждения – затянувшись в очередной раз, она вдруг неожиданно выбросила недокуренную сигарету. – Отрава. Убиваем себя за свои же деньги.
Она помолчала, глядя на голубей, бродивших по заснеженному асфальту у самых ног людей. Она казалась чем-то удрученной.
-Все там также. Нет там индивидуального подхода. И студенты не отличаются от учеников девятого класса. ”Такие тупые, что хочется выть…” – цитируя Порвали мечту Агаты Кристи, она не улыбалась, и Алена спросила, больше для того, чтобы что-то спросить:
-А где учишься?
Теперь Вера усмехнулась:
-В СГУ.
-Мне ничего не говорит это название. Я в городе недавно и не очень разбираюсь в здешних ВУЗах.
Вера вновь усмехнулась, острее прежнего:
-Еще разберешься. Это Гуманитарный университет, он же КРУ – Казахстанско-Российский. И, в общем-то, ничего хорошего там нет; туда идут те, кто сумел избежать ЕНТ.
Алена наблюдала за голубем, который осмелился вылезти на дорогу у бордюра и спешно убегал оттуда, когда приблизился очередной автобус. А они подходили регулярно, с небольшим интервалом, и нередко по два, а то и три. Затем взглянула на замолчавшую Веру, в ее густо подведенные черным глаза.
-Может, ты не ту специальность выбрала? На кого ты, кста, учишься?
Вера кивнула:
-Да, конечно, не ту! Я собиралась на журналистику, и меня заверили, что, мол, да, конечно, будет и журналистика. И вот, я на втором курсе психологии.
-А, по-моему, это интересно. Я тоже думаю, может, на психолога пойти.
-Не советую.
Алена нахмурилась:
-Почему это?
-Потому что Анатомия-Физиология ЦНС – повесишься. Аксоны, синапсы. 12 пар черепных нервов, 31 – спинномозговых. Хотя конечно, дело твое.
Несколько голубей бродили вокруг какой-то девицы, деловито щелкавшей семечки. Подъехал очередной автобус.
Вера кивнула на него:
-А тебе какой нужен?
-33-й или хотя бы 7-й троллейбус.
Как будто услышав сей призыв, к остановке приближался очередной троллейбус.
-Ну, я поеду, на этой рогатой развалюхе.
-Езжай – по-прежнему чем-то удрученная, Вера пожала плечами. – Хотя, подожди. Чуть не забыла: в среду в церкви третье собрание, затем начнутся тренинги. Придешь?
Теперь уже Алена пожала плечами:
-Посмотрим. Если не буду занята – вероятно. – Она направилась к подъехавшему троллейбусу и, пропустив немалое количество выходивших, зашла в него.
Просто чудо, но у окна оказалось свободное место. Показав контроллеру ученический проездной билет, она села на это место у окна.
Вера, в это время, закурила сигарету и направилась прочь от остановки. «Странная она все-таки» – мелькнуло у Алены, хотя она прекрасно знала, что очень многие считали странной ее саму.
Люди так бояться чего-нибудь (или если уж на то пошло, кого-нибудь), что хоть сколько-нибудь не вписывается в их представление о нормальности. Человек, выделяющийся внешностью и, более того, поведением, для них либо предмет насмешек, либо страха. С такими обычно не общаются, а если избежать общения не удалось, его стараются окончить как можно быстрее.
Она хорошо это знала. Знала на личном опыте своей недолгой жизни. Кто косился, кто избегал смотреть на нее. Кого-то пугал ее мрачный отрешенный взгляд. Кого-то общий траурный вид. Других смущала сумка с лицами двух лохматых типов, один из которых глядел из-под вьющейся челки насмешливыми глазами с как будто слегка припухшими веками, а второй, изображенный в профиль, смотрел куда-то вдаль и затягивался сигаретой.
Все же для них она была другой, не такой как они… Не такой как все.
Она также знала, как они относятся к тем, кто не только отличается от них, но и слабее их. Не столь по своей жизни, так как слабой она никогда не была… А если и была, то давно, и можно об этом не вспоминать.
Она видела тех, кто слаб. Почему-то ей нередко встречались такие люди. Безвольные и боящиеся всего окружающего, самой жизни. Вот и он был такой…
Но все эти люди были таковы в силу самих себя, своего характера, и некого им винить, кроме себя, что не нашли в себе сил измениться.
А в школе, где она теперь училась, в соседнем классе учился мальчик с умственной отсталостью. И вот его вины в том не было. И вот он был действительно слабее их. Тех, кто его бил, тех, кто вымогал у него деньги, которые мама ему давала, чтобы ребенок мог в обеденный перерыв перекусить в столовой, тех, кто смеялся над ним, не понимая, что этим выказывают свое истинное лицо, мерзкое и тупое. Оно не было лицом людей, но ликом демонов, что, смеясь, торжествовали в плоти этих людей. И в такие вот минуты, Алена не могла без содрогания отвращенья смотреть на них. Вот тогда и она могла испугаться их.
Троллейбус резко заглох, слетели «рога» – так всегда бывает, ни одной поездки не обходится без этого. Водитель вышел на морозный воздух, чтобы, обойдя троллейбус, с задней стороны машины, закрепить их обратно.
Алена обернулась и окинула взглядом салон. Троллейбус был полон, и многие люди стояли, держась за висящие поручни. Но место рядом с ней пустовало. Неспроста ведь она столь часто замечала подобное. И она ловила их, неприязненные или убегающие от ее пристального взора, взгляды. И она знала, что некоторые из них боятся. Чего? Что она убьет их? Или заколдует? Но ее сила, ее воля плотным кольцом окружала ее, а они это чувствовали, потому и боялись.
Троллейбус снова загудел, и шофер вернулся в кабину. Со скрипом разваливающийся транспорт продолжил маршрут.
Алена отвернулась.
Скоро она будет дома.
ГЛАВА 4: ИМЯ ДЛЯ КОТЕНКА
Прохладный легкий ветер приятно освежал душную, нагретую батареями, комнату. Этот освежающий легкий ветерок не был похож на зимний. И хотя зима лениво плелась по тракту времени к новой точке отсчета – к Новому году, этот ветерок приносил с собой ощущение ее конца. Этот ветерок навевал воспоминания о весне, о том ее периоде, когда начинает таять снег, и на свет является Солнце.
Хотя здесь Солнце и не пропадало. Улицы покрывали сугробы снега, мороз временами холодом обжигал лицо, но Солнце никуда не исчезало. В отличие от Актау, зима здесь была на удивление тихая и безветренная. При взгляде в окно на залитый ярким, режущим на снегу светом небесного светила, тихий и пустой двор, казалось, что зима уже уходит, не успев прийти. Конечно, Алена знала, что это обманчивый свет – он только ярко светил, мерцая на снегу, но не грел. Знала она, что и ветер и даже пурга, нередко случаются. Однако все же здесь зима хоть и была более морозной и более снежной, тем не менее, она была более тихой.
Иногда поутру, деревья оказывались припорошены снегом. Никогда раньше она не видела подобного пейзажа! Казалось, что на голых деревьях за ночь выросли невиданные белые листочки; или, если издалека охватить взглядом ряд деревьев, - что по ним стелется легкий призрачный туман. Наверное, лишь подобная удивительная красота могла пробудить в замерзшей ее душе позабытое, брошенное творчество – стихотворение…
Тихий застывший воздух, лежащий сугробами снег, опустевший двор, голые деревья, и тишина, тишина опустевшего мира – все создавало атмосферу сна. Хотелось впасть в спячку, глубокую, долгую спячку. Чтобы проснуться, наконец, выспавшись раз и навсегда, теплой весной, улыбнуться, в первый раз за долгое-долгое время улыбнуться Солнцу и весне. Обрадоваться жизни, увидеть свет, обнять мир. И, наконец, уйти. Куда-нибудь от людей и их суеты.
Этот ветер приносил с собой воспоминания.
От многих из них Алена бежала. Но бегство оказалось напрасным, попросту бессмысленным. А сейчас она не хотела никуда бежать, она хотела погрузиться в сон, который бы вернул ей все ушедшее. Она хотела вспомнить. К сожалению, многое она действительно сумела забыть. Что-то полностью вытеснилось из ее сознания, иное покрылось дымкой. Смутно вспоминалось кладбище и разговор, ворон, севший на могильный крест; отчаянно ускользал образ странного заброшенного Дома и того, что было с ним связано.
Внутри большой и теплой зимней шапки тихо пискнул котенок. Алена взяла со столика блюдечко с молоком и положила в шапку. Котенок принялся тут же его лакать. А когда достаточно вылакал, вновь пискнул и тревожно посмотрел на девушку, заменившую ему маму.
Алена взяла его на руки и поднесла мордочкой к лицу. Ее прямого тонкого носа коснулся холодный влажный нос пушистого зверька. Зверек удивленно отвернул голову и смотрел на ее правое плечо. А затем лапкой потянулся к ее волосам, ниспадавшим на плечи. Алена поднесла его к плечам, и котенок незамедлительно принялся вылизывать темные пряди волос.
-Ай, ну хватит. – Девушка отвела котенка от своих волос и опустила на коленки, где он, тут же замурлыкав, примостился.
-Как же назвать-то тебя? Вот так вопрос…
Котенок поднял голову и посмотрел на нее удивленным взглядом.
Она провела по его шкурке сероватого и черного цвета (однако, с белыми лапками) острыми коготками. Безымянный до сих пор комочек, прекратив мурлыкать, теперь, так, словно только сейчас открыл слепые глазки и увидел все это, любопытно и удивленно рассматривал комнату, в которой жил уже свыше трех недель. За это время ни Алена, ни ее мама так и не придумали ему никакого прозвища, поскольку в голову лезли только всякие Мурзики да Тишки, но ничего по-настоящему оригинального, ничего такого, что действительно подошло бы этому неспокойному любопытному созданию.
-Любопытный… Какой же ты любопытный… Хочешь познать мир и все его тайны?.. Где кончается добро и откуда берет начало исток зла?..
Котенок вновь удивленно, но еще более пристально взглянул на нее.
-Ну что ж… коль так… - девушка улыбнулась – будешь Фаустом. Будешь ведь? – котенок не отводил от нее взгляда, и она так же внимательно посмотрела в его большие, зеленые, как и ее, глаза.
Фауст смущенно отвел взгляд.
* * *
Я знаю тех, кто дождется и тех, кто, не дождавшись, умрет.
Но и с теми, и с другими одинаково скучно идти.
Я люблю тебя за то, что твое ожидание ждет
Того, что никогда не сможет произойти…
Печаль, эта вечная сестра, гнела ее. В жизни, казалось, ей не было конца, будто, она и составляла сущность и смысл бытия.
А любовь? Что любовь? “Только иллюзия”…
Была ли любовь? Или только привязанность?
Есть ли любовь? Или только томление?
…Томление к Вере. Что это, о, Господи?! Что это за чувство, которое испытывает девушка к девушке? Может ли оно считаться любовью? Может, это только желание, являющееся следствием объективных причин? Только каких причин?
В детстве она крепко и сильно любила отца, и для девочки это характерно. Нет и физических отклонений – вполне сформировавшаяся девушка, к тому же не обделенная красотой. Возможно, в детстве она и имела чуть мальчишескую внешность, но кто не проходит эту стадию детского бисексуализма? В это время нет сильных, бросающихся сразу в глаза, отличий, потому к детям родители обычно обращаются одинаково, без резкой дифференциации на мальчиков и девочек, как к бесполым андрогинам (хотя, разделение, скажем, по разным группам в детском саду прямо противоречит такой мысли, но это, скорее, прагматизм взрослых, для которых невинная детская игра – изучение мальчика и девочки равносильна открытой половой связи).
Так что же является причиной отклонений в выборе объекта, если объективно ничто это не предвещало? А что заставляет уже в зрелом возрасте изменить объект? Поиск понимания? Отождествление? Поиск защиты? Разочарование? Надо спросить у Веры – она психолог, может, знает?..
Вера – кто она и чего ей искать у нее? Она не близка ей: у нее иные моральные позиции, иное отношение к религии, совсем другой взгляд на жизнь. И в то же время, она неуловимо похожа на нее саму… Она поняла это, после нескольких встреч в церкви.
“Да, я вольна жить, как мне вздумается. Свободна делать все, что захочу. И мама примет такой, какая есть”. К девушкам вообще чуточку снижены требования на этот счет. Но чаще это рассматривают лишь как подростковое увлечение, и склоняются к тому, что, повзрослев, девушка выйдет замуж, родит ребенка… Так нередко бывает. А если это не забава, как в ее случае, если это навсегда?
“Нет, я не могу…Вернее, не хочу”. Бог поделил тварей живых (по большей части) по родам и велел плодиться и размножаться, но человек – единственное животное, посмевшее изменять предписания, и любить не для потомства, а для удовольствия (есть исключение – дельфины; есть и отклонения в сексуальном поведении у животных, но гораздо реже, и зачастую это лишь игры).
Всего два рода, но почему же “ошибки” так часты?
И все эти годы я слышу, как колышется грудь,
И от ее дыханья в окнах запотело стекло.
И мне не жалко того, что так бесконечен мой путь.
В ее хрустальной спальне постоянно, постоянно светло.
С Альрауне Ганса Эверса – вот с кем она отождествляла себя, с этой девочкой, олицетворяющей порочную невинность, которая не причиняя никому зла, вынуждала причинять его других, которая приносила счастье, за которое приходилось платить страшную цену. Девочкой, которая влюбляла в себя всех – и мужчин, и женщин, затем умиравших…
Невеселые мысли не отставали от Алены, и нагнетали полную тихого отчаяния тоску, тогда когда приходило время надежд и желаний.
ГЛАВА 5. НОЧЬ НА НОВЫЙ ГОД
Удивительно, но зима проснулась и вспомнила о грядущем дне. За два дня до Нового года вновь посыпал снег. Причем, он не просто пошел, ниспадая легкими звездочками с облаков, а пошел метелью. Погода резко похолодала, градусы упали от –8 до –20, снег шел почти целый день. Теперь на улицах образовались глубокие сугробы, а с неба по-прежнему, но уже спокойно, неторопливо падали мерцающие хлопья. Теперь в ночной тьме улицы освещались таинственным свечением.
А сейчас их время от времени озаряли и яркие россыпи фейерверков. Царили суета и нервозное ожидание какого-нибудь чуда. Часы показывали 23 часа. Недолго им всем осталось ждать сих чудес. Уже через час один год сменится другим. 2005 сменится 2006. Петух уступал место собаке.
Алена же пребывала в каком-то другом мире… По ту сторону от всеобщей суеты и веселья. Она смотрела в ночное небо сквозь отсвечивающее окно. В наушниках на полной громкости звучал Ю-Питер Вячеслава Бутусова:
Каждую ночь
Когда падает снег,
Тихо ложась на оконные рамы,
В меня проникает
Таинственный свет,
Все оживает на этом экране.
Снег тихо и легко опускался на оконные рамы. Ее одолевала невыносимая тоска, такая, что хотелось заплакать.
Слышу, как ветер стучится в окно
Вижу, как он
В темноту меня манит…
Мама хлопотала на кухне. Чем могла, Алена помогла ей. Сейчас она хотела быть одна. Она пыталась заглянуть в ночь. Отсвечивающие стекла мешали в полной мере погрузиться в атмосферу этой ночи. Она закрыла глаза.
Я закрываю уставшие веки,
Я забываю подземные реки,
Я зажигаю чудесные свечи,
Я слышу чьи-то волшебные речи.
Холодное стекло касалось лба и делилось тоскливым умиротворением. Кто-то в эту ночь умирал. Здесь, совсем рядом. Кого-то убивали, а кто-то резал свои руки, сидя у распахнутого окна… Она просто знала это. Возможно, ей было больно от этого мрачного знания. И все же нет… Она знала и то, что это ночь, когда сбываются мечты. А мечты у каждого свои. Да, это ночь чудес. Она не знала от чего эта безмерная тоска…
Словно в аккомпанемент ее тоске мелодия в наушниках слилась в сплошную глубокую клавишную полифонию. Эта долгая щемящая мелодия взывала к прошлому, столь недавнему, но уже забытому.
Ее окликнула мама. Ей пришлось открыть глаза. Увидеть перед собой окно. Вернуться в наш мир. Увы, но сейчас ей нельзя полностью уйти…
Она должна быть с мамой, поддержать ее. Как бы то ни было…
***
Куранты били двенадцать часов. За окнами яркими кометами взмывали ввысь и разрывались на сотни маленьких кометок, фейерверки. Торжественная музыка звучала с экрана телевизора.
-С Новым годом! – мама подняла бокал с вином. – Всего тебе, доченька, самого хорошего и доброго в наступившем году.
-Тебе тоже, мам, самого светлого. Найди свое счастье. – Алена ободряюще улыбнулась в ответ на грустную улыбку мамы, и легонько стукнула своим бокалом о ее.
И Фауст пропищал что-то тихое из своей шапки, которую перенесли из комнаты Алены в зал, чтобы и он встретил свой первый Новый год. По такому случаю ему дали вылакать полную миску сметаны.
Алена отпила вино, оно было лишь слегка горьким, но больше походило на напиток.
-Вот, доча, у меня кое-что для тебя есть.
Мама извлекла откуда-то на свет божий небольшую круглую коробочку, обшитую мягкой коричневой материей, и вложила Алене в руку.
В коробочке оказался маникюрный набор. Алена улыбнулась и поцеловала маму в щеку.
-Да, у меня тоже есть кое-что… - Девушка достала небольшую пластмассовую штуку с экраном и кнопками.
Загадочно улыбнулась:
-Не переживай, это не тамагочи. Это просто такая игрушка, типа тетриса. Просто игрушка для расслабления нервов.
Мама слегка засмеялась
-Спасибо, доча.
Пожалуй, это и было необходимой реакцией – маму сей подарок должен был развеселить. Хотя, в свое время, у них имелся тетрис, подобный этой штуке, и мама частенько играла в него, потому Алена думала, что и в эту будет.
Маме сейчас была так же грустно, как и ей, и это напоминание о более далеком и хорошем времени, возможно, даст маме чуточку тепла в этой холодной и печальной зиме.
***
Последовавшие дни января плелись бы обыденной невзрачной чередой, если бы Алена вновь не стала посещать церковь. Она не пошла тогда, когда ее пригласила Вера, чуть позже все же пошла.
Она оказалась на четвертом тренинге. Так как она не была ни на двух собраниях, ни на предыдущих тренингах, в занятиях она участия не приняла. Однако на занятии как раз набиралась новая группа из тех, кто пришел позже, и пастор предложил ей приходить заниматься с этой группой. У них как раз должна была пройти вторая встреча.
Всего же уже было две группы, приходившие в разное время, по одним и тем же дням. Но приток оказался больше, чем ожидали, по словам пастора, и, помимо третей, возможно, соберут и еще одну. Пастора звали Василий Валерьевич. После непродолжительной беседы Алена составила о нем весьма благоприятное впечатление: хорошо образованный, довольно простой и вежливый в общении. Его неизменная улыбка через усы, казалось, одобряла и поддерживала собеседника.
Тренинги же представляли собой, кроме богослужений, которые, впрочем, ничем не напоминали богослужения в православных храмах, некоторые упражнения, в том числе медитационные. Также имелись индивидуальные психологические, навроде покаяния.
Алене было странно все это. Раньше она иногда ходила с мамой в православный храм, где и крещена была. Существенное различие – в первую очередь, отсутствие культа икон и святых пугали своей непривычностью. Само служение упрощено, лишь два таинства: крещение и причащение. Но смущало ее не это, она знала, что подобное присуще всем протестантским церквям. Смущало слияние, синтез из двух, казалось бы, совершенно несхожих религий – христианства и буддизма. Конечно, культа Будды не предусматривалось, и канонической книгой оставалась Библия, а не Трипитака, однако наличие медитаций, как одного из составляющих ритуалов богослужения приводило ее в замешательство. Она помнила, что Василий Валерьевич говорил о самосовершенствовании, необходимым условием которого является отрешение от проблем насущного. Метод этакой «психологической абстракции» – как он сам, усмехаясь, называл его.
Человек “абстрагировался” от действительности, погружался в себя либо же возносился над собой, становясь абсолютно чистой, свободной формой – “сосудом”, которую не отвлекают посторонние чувства и мысли, кроме «настоящих». Он не думает о том, как заработать деньги, накормить себя и семью, не думает о сне или о том, что устал. Он начинает мыслить конкретными категориями «добра» и «зла», «милосердия» или «ненависти»… И находить в себе эти категории. Предполагалось, что, стремясь к Идеалу, к блаженной Вечности (здесь это называли именно так, редко употребляя наименования Рая или Нирваны), человек избавлялся от отрицательных категорий, путем изгнания из себя демонов, руководящих им, путем постепенного очищения. Но, конечно же, не то, чтобы очиститься, но и отрешиться от мира удавалось не сразу и далеко не всем. Многие были слишком крепко привязаны к материальной составляющей своей жизни, и не могли сбросить опутывающие их веревки проблем: заработка, покупок, налогов, похода к врачу или «двойки» по химии.
Василий Валерьевич улыбался, говорил в ответ: «Не страшно, отнюдь не у всех получается». Он поддерживал огорчившегося, было, человека, и тот, успокоившись и приободрившись, уходил довольный собой. Наверное, никто не замечал в таких случаях, горькой сочувствующей грусти. И Алена знала, то о чем он молчал: этих людей уже не спасти.
ГЛАВА 6. И ПОЗЖЕ…
Снег продолжал идти. За ночь наметало глубокие сугробы, обеспечивая немалой работой снегоуборочные бригады. Каждое утро, когда еще улицы освещаются фонарями, а на небе отчетливо издевается Луна, когда только начинают открываться авто - и троллейбусные парки, эти люди в оранжевых комбинезонах лопатами закидывают кучки снега на бульдозеры, где он затем проталкивается лопастями по наклонной дорожке и ссыпается на кузов грузовика...
Снег, снег… Эта зима была на удивление снежная. Не для Караганды, или, скажем, Москвы. Но, судя по прогнозам погоды, на редкость много снега выпадало там, где раньше он не был особо частым гостем. Вот и в Актау его выпало намного больше, чем в последние десятилетия, и погода, к превеликому удивлению местного населения стала гораздо холодней, чем та, к которой они привыкли. Алена сама с удивлением смотрела и с трудом верила, что -25˚ может быть в ее родном городе. Не помнила она, чтобы бывало менее -15˚, а, в основном, не было и стольки. Несомненно, погода год от года, все более сходила с ума!
И так незаметно, заметая уходящие дни снегом, а ее тоску окрашивая в ослепительно белый, холодный цвет, прошла неделя после Нового года. Завтра должно наступить 7 января – Рождество. Вернее говоря, оно уже наступило. Ведь часы показывали 20 минут пятого.
Алену донимала бессонница. Она и без того ложилась крайне поздно, отчего утром вставала с ужасным трудом и в подавленном состоянии – всего четыре часа сна, даже при условии двух-трех часов днем не позволяли стряхнуть с себя утомление и обеспечить хоть на время долгожданный покой. А сейчас, несмотря на желание организма отдохнуть, сон к ней не шел. Какие-то думы донимали ее. И сейчас в темноте она смотрела в окно. Улицу освещали лишь снег да неполная Луна со звездами, поскольку во дворе не было ни единого фонаря, а свет не горел ни в одном из окон.
Как говорят народные придания, в Рождественскую ночь беснуется нечистая сила. Алена пыталась увидеть ее. За последнее время совсем нечасто ей виделось то, что немногим ранее внушало ей страх и верно вело к безумию: призраки, печать смерти на людях, кровь. Теперь же она только чувствовала эти следы тайной, скрытой от пустых привычных глаз, запредельной силы. Она так желала, чтобы видения и сны оставили ее. А теперь, когда это происходило, Алена испытывала глубокое огорчение. Она понимала…
Спокойна была ночь. Безветренна и даже бесснежна. И средь тихой темноты, у окна, или у соседнего дома, или в вышине под месяцем и звездами, не промелькнул ни единый неспокойный дух, ни одна ведьма, заливаясь смехом, не пронеслась на метле… или щетке.
Да, ее дар ослаб.
***
К двенадцати часам Алена поехала в церковь. Заснуть ей удалось только к шести часам, а вставать пришлось в десять. И теперь, в холодном свете субботнего дня, когда одна половина людей ехала на рынок, вторая - занималась домашним хозяйством, и какая-то незначительная часть с раннего утра стояла, слушая унылые проповеди, во храме, она ехала в автобусе, сама не понимая, зачем и куда. Ей до православного храма на Юго-Востоке было рукой подать (однажды она посещала его), был еще один где-то подальше, на Юге также строилась католическая церковь. Помимо этого, были протестантские церкви, и, само собой, в городе была мечеть. А еще на проспекте Бухар-жырау она видела табличку «Дом молитвы для всех народов» – что это такое, она не знала.
А ее несло непонятно куда. В церковь, так называемого, нового типа…
Невыспавшаяся, она пробуждалась чтением рассказов Эдгара По.
***
Сегодня в церкви присутствовало свыше ста человек. Собрались как прихожане, так и представители финансовых и религиозных объединений, сотрудничающих с Церковью Познания. Для них были предусмотрены почетные места в первом ряду.
Василий Валерьевич представил некоторых важных гостей, среди которых оказались крупные предприниматели, сотрудники банков, начальники муниципальных организаций, несколько представителей СМИ и один иностранный бизнесмен. Господин Лежэр посредством переводчика, поблагодарил за приглашение в столь великий праздник присутствовать на торжественном мероприятии, организованном их хорошим другом Василием Валерьевичем.
Мест за скамьями не хватало, и многие люди стояли, приникнув к стенам. Алена тоже встала у правой стены помещения. Глазами она прошлась по рядам в поисках Веры, и находя лишь невиденных ранее людей. Ей захотелось уйти. Показалось, что она совсем одна среди враждебно настроенных фанатиков, все они о чем-то говорили и смеялись.
Рука. Взгляд зацепился сначала за высоко поднятую, махающую ей руку, а затем, она увидела Веру – та сидела на том самом месте, где они познакомились на первом собрании. Место рядом с ней, судя по всему, было свободно.
Алена подошла:
- Прива. А я уже хотела уйти.
- Садись. – Девушка встряхнула огненными волосами. – Не правда, наш милашка Василий, устроил торжественное “мероприятие”, как это назвал “Nos Amie de France”. Она засмеялась.
Алена села на предложенное ей место и теперь, улыбаясь, разглядывала смеющуюся Веру.
- Да, здесь все так и веет торжественным пафосом. Поэтому я и хотела уйти.
- О, кажется, начинается!
На кафедру вышел пастор.
- Здравствуйте, дети Божьи! Здравствуйте еще раз. Ну, все, хватит-хватит, успокойтесь! Я понимаю, что вы все несколько нервничаете в столь великий праздник, но я прошу нескольких минут тишины. Не в шуме голосов и не в громких овациях рождался Господь наш, а тихой ночью в одиноком хлеву.
Вера приблизилась к Алене и произнесла:
- Наш Василий Валерьевич иногда так напоминает мне препода по философии – Глеба Федоровича, ну такой же лапочка, если захочешь, потом расскажу.
Алена почувствовала легкую дрожь от голоса и дыхания Веры, словно тело покрылось мурашками. Да что же это?
- Друзья! Братья и сестры! – продолжал пастор, обращаясь к успокоившейся аудитории. – Великий праздник и день нынче…
***
Так прошла проповедь – в вычурных фразах, торжественных обращениях, высоких хвалах Грядущего, и библейских цитатах. Вера, время от времени, вставляла едкие насмешливые замечания Алене на ушко, и последняя крайне сомневалась, в том, что та сумела – таки обрести здесь веру.
За проповедью последовало прославление, и рок-группа, в лидере которой несложно было узнать того парня, который спрашивал про Nirvana, играли и пели песни о доброте Творца, о солнечном тепле, что он даровал каждой твари земной, о зелени лугов и сочности трав, красоте побережья и обо всех других благах, данных человеку и животному любому.
А затем вновь говорил пастор, на сей раз, по преимуществу, отвечая на вопросы. Так, например, отвечая на вопрос о праздновании Рождества у нас, и на Западе в разных числах, Василий Валерьевич подробно рассказал о новом и старом – григорианском и юлианском – календарях.
В заключение, он еще раз поздравил всех с Великим Днем и пожелал всем удачи. Напомнил, что выходить нужно не торопясь и не мешая друг другу.
Вера с Аленой решили немного подождать, пока большая часть людей не покинет помещение.
- Ты куда сейчас? – как и обычно, густо подведенные темным, глаза Веры пристально, с задорным, но отталкивающе пугающим огоньком, смотрели на нее.
Алена сначала ответила ей своим твердым мрачным взглядом, и уже затем произнесла:
- Домой. Однако сначала занесу книгу в библиотеку.
- Какие книги читаешь? – поинтересовалась Вера.
Открыв сумку, Алена наполовину вынула книгу, так, чтобы можно было прочитать имя Эдгара Аллана По, и убрала обратно.
- Тебе что, нравится?
Она кивнула:
- Да, мне – очень. Из любимых, наряду с Достоевским и Булгаковым.
Вера пожала плечами.
- Два рассказа читать начинала, не понравился ни один. У меня любимый – только Тургенев.
Девушки встали с мест – толпа постепенно иссякала. Василий Валерьевич в стороне о чем-то беседовал с важными гостями и журналистами. Музыканты группы убирали оборудование.
- Хэй, жители неба! – воскликнула Вера, и светловолосый парень на сцене, оторвавшись от проводов, которые отсоединял, оглянулся. – Алексей, офигенно сыграли!
Парень улыбнулся и махнул рукой, хотел, вроде, что-то ответить, но лишь крикнул: «Пока, Верка!»
Алена безразлично глядела на этот обмен любезностями, а сказала, когда Вера повернулась к ней, только:
- Как интересно, знать бы еще, что ты начинала читать?
Не отвечая на вопрос, та вдруг предложила:
- А пойдем ко мне? У нас много книжек дома. Заодно, чай попьем.
Устоять перед таким предложением было невозможно.
***
Жила Вера недалеко от театра им. Станиславского, и шли они от ДКГ пешком.
Весь путь Алена молчала. Говорила Вера. Говорила увлеченно и бурно. Сладко и отталкивающе. Такую речь не хотелось перебивать.
Рассказывала она о себе – о том, что модель, и покажет профессиональные снимки, сделанные знакомым фотографом. Рассказывала о своей собаке, и о собаках, которых очень любила, вообще. Об университете, не забыв и о Глебе Федоровиче поведать. Из ее определений: “прикольный пацан”, “корышный тип”, “просто гений”, явствовало, что этот молодой еще совсем преподаватель – человек высокого уровня интеллекта и редкой эрудиции. Пожалуй, не было, по крайней мере, в среде гуманитарных дисциплин, будь то философия, литература или религия, вопроса, ответ на который он бы не знал.
- Неужели ты не знаешь Глебушку? Как же можно не знать? «Заработал Глеба денежку – будет у Глеба хлебушку!».
Да, странной была Вера. И крайне демонстративной.
И Алена думала, чем же привязана к ней? Почему сейчас идет с ней в ее дом? Пить чай? И смотреть «книжки»? Было в ней что-то притягательное. И это что-то пугало Алену.
***
На пороге их встретила рычанием собака – крупная овчарка.
- Рона, девочка моя. Не рычи! Свои! – Вера обнимала собаку и целовала в нос, присев на корточки. А Рона в свою очередь, стояла на задних лапах, передние положив ей на плечи.
- Раздевайся. Не бойся – не укусит. Только порычит для приличия. И привыкнет.
Раздеваясь, Алена заметила:
- Нет, я не боюсь собак. Да и любых других животных. Я в детстве на лошадях часто каталась. Меня папа научил.
- О! Я тоже каталась. Люблю лошадей. Во многом они с собаками схожи.
Раздеваясь, Вера ушла на кухню, заваривать чай. Рона с ног до головы обнюхала Алену, а та ее молча гладила, опустившись на одно колено.
Вернувшись и увидев, что она до сих пор в прихожей, Вера саркастично воскликнула:
- О, Господи! Да проходи в комнату.
Алена поднялась, а Рона продолжала обнюхивать ее.
- Вер, я не надолго. Не обидишься, надеюсь?
- Не обижусь, конечно. Не парься – я тебя провожу.
Прямо за прихожей была комната Веры. Кровать, стол с компьютером, музыкальный центр, в углу – акустическая гитара, на стене – плакаты Раммов. Алена с порога рассмотрела все, что было в комнате, поскольку она казалась очень маленькой из-за двух высоких шкафов, заполненных книгами.
Вера включила компьютер и набрала плейлист в музыкальный проигрыватель. По четкому размеренному ритму гитар, сразу узнавался тяжелый металл, и сейчас имя исполнителя сомнений не вызывало.
Кто взял мой хрустальный шар,
Не спросив меня?
Кто мне яду подмешал,
Среди бела дня?
Стой, где очерчен мелом круг, -
Как мне приятен твой испуг!
Алена разглядывала книги. Очень многие являлись научными пособиями по математике, в первую очередь, по математике, но были также по физике и другим естественнонаучным дисциплинам.
Ты знал, что войти в мой дом, -
Значит умереть!
Ты знал, но играл с огнем,
И попался в сеть!
Но я не враг твой – я твой друг,
Стой, где очерчен мелом круг!
Из художественной литературы, минуя многочисленных Тургенева, Толстого, труды Ленина и современную фантастику, про себя Алена отметила сборники Ахматовой и Цветаевой, Брюсова и работы Ницше.
Да, я – отшельник, маг и волшебник,
Тяжек мой путь.
Древние тайны всех мирозданий
Мне под силу.
Я заклинаю и превращаю в золото ртуть,
Стану тобою, ты станешь мною,
Верным сыном Зла…
Алена взяла с полки невзрачно-серую толстую книгу с именем Валерия Брюсова на обложке. Однако это оказались не стихи, а исторические романы Алтарь победы и Огненный ангел.
- Интересная книга. Я бы не отказалась почитать.
Вера взглянула на книгу:
- Даже не знала, что у нас такое дома есть… Вот, слушай. Интересная песня. – Она щелкнула следующую песню в плейлисте, не дав закончиться Отшельнику.
Алена сразу узнала, что это за песня по мрачному гитарному перебору и зловещему голосу Валерия Кипелова – Антихрист.
Я рожден был ночью в час молитвы волчьей в темном логове зверей.
Черный Ангел Ада был со мною рядом на кругах людских страстей…
Она кивнула:
- Да знаю я эту песню. Здесь раскрывается мысль, что Христос – грешен, что на нем кровь убитых Иродом младенцев. Эту идею высказал Альбер Камю.
Ты крещен был кровью, не речной водою, в первый год судьбы земной.
Царь терзал младенцев и взрывалось сердце, слыша скорбный женский вой.
Царь искал Иисуса, чтоб убить искусно, но Ты Богом был спасен!
По пескам кровавым начал путь Свой к славе, Ты – Христос, велик Твой трон!..
- …Однако не забывай, что вскоре после этого предположения – а высказал он его в романе Падение, - Камю погиб в автомобильной катастрофе.
Вера молчала, и внимательно смотрела на нее.
- Что? Смотришь как-то странно…
Вера улыбнулась.
- Знаешь, я не знала всего этого.
ГЛАВА 7. ВЕРА
Алена возвращалась домой в абсолютно противоречивых чувствах. Вера поведала много интересного, и много странного. Столь странного, что в это верилось с трудом. Казалось, что Вера из тех, кто придумывает о себе всевозможные занимательные истории, дабы просто привлечь внимание к себе, своей особенной персоне. Но некоторое из того, что она сказала, имело документальное подтверждение. Почему же не верить остальному? Но верить в это не хотелось. Не хотелось думать, что эта бойкая жизнерадостная девушка, живущая и без того яркой, насыщенной жизнью, знала и иное, с этой жизнью не очень вяжущееся. Не хотелось думать, будто этой девушке, неглупой, отнюдь неглупой, но и без особо глубоких познаний, иногда оказывались доступны такие вещи, которых Алена не зрела даже в период расцвета своих способностей. Некоторая ревность и опасение терзали теперь ее. Неужели ее жизнь столь пуста? Ее творчество действительно бездарно? А ее необычные способности – ничто? Ведь и Вера знала что-то, и пыталась писать стихи, а жизнь ее, направленная не на свой внутренний мир, куда богаче. Она с радостью черпала то, что мог дать мир внешний, и не уставала пить эту жизнь до дна.
В то время как Алене после одной этой беседы хотелось поскорее убежать, уйти в свой внутренний мир.
Жизнь Веры действительно была богата на впечатления: некоторое время она работала в одной местной газете и получила награду «Журналист года»; она хорошо разбиралась в восточной медицине и немного в магии; ее мать – учительница математики, а отец – фоторепортер в газете криминальных новостей. Кроме того, она – фотомодель. (Вера предложила ей сходить на фотосессию к своему знакомому фотографу, но Алена отказалась – некоторые снимки не очень приятно поразили ее своей откровенностью).
И как это странно: казалось бы, столь активная и, на первый взгляд, легкомысленная девушка, в то же время, могла говорить вдумчиво и серьезно, говорить не о сиюминутном и мелком, а о возвышенном и вечном. Противоречивость прояв
|