|
Сорин рулит!
Регистрация: 02.07.2010
Сообщений: 584
Адрес: Владимир
Рецептов: 0
Сказал спасибо 4 раз(а)
Поблагодарили:
Благодарностей: 6 в раз(а) темах
: 0
|
Про любовь (Рассказ третий)
Она приходит ко всем. Ну… или практически ко всем. И если вы подумали, что я про смерть, то глубоко заблуждаетесь – я про любовь. У всех она разная: у кого-то отвратительная сопляво-слюнявая, кончающаяся торжественным окольцеванием и орущими детишками, а у кого-то прекрасная – свободная, без предрассудков, без обязательств, дающая двоим то, чего они хотят получить.
В детстве вся любовь у детей сводится к маме-папе. Ну как любовь? Ну… нежность такая, осознание того, что мама-папа защитят, помогут, по головке погладят и конфету дадут. Но с взрослением появилось и осознание того, что как-то их забота тянет… Для них я продолжал оставаться маленьким ребенком, хотя набежало мне к тому моменту уже четырнадцать. Не так уж много, но, согласитесь, и не мало. Я уже закончил восьмилетку и твердо решил, что со школой пора завязывать, ибо тянуло меня в музыку. Мать – учительница истории, поэтому видеть меня хотела, как минимум человеком с профессией, как максимум – с высшим образованием. Вышку-то я получил потом. Даже с красным дипломом. Но тогда привод меня в радиотехническое ПТУ ознаменовался неебическим скандалом. И тогда же в первый раз я понял, что страшнее родительской любви ничего на свете нет, и дал себе зарок детей не заводить.
Почему родительская любовь страшна? Типа она – проявление вышей любви? Не смешите. Она, в первую очередь издевательство, как бы ни баловали эти самые родители свое дитя. Они выбросили его на этот свет, где и так куча гадостей, они сломали свои жизни, пойдя на поводу у инстинкта размножения, они превратились в монстров. Именно. Каждый родитель всегда пытается в ребенке реализовать свои неосуществленные амбиции. Типа, раз я не стал таким, то ты им будешь. Перфекционизм лезет ото всюду: ты должен быть таким-то, таким-то и таким-то. А то, что ребенок хочет быть другим и к этому надо прислушиваться – это у них как-то по умолчанию в мозгах не заложено. Ибо только они знают все. И знают лучше ребенка. А еще, когда ребенок вырастает, в половине случаев даже не таким, каким они задумывали, им СРОЧНО нужно, чтобы ребенок повторил их ошибку – заключил брак (слово-то какое – брак – это же некачественная продукция, вот и думайте!) и нарожал детей. Капец, в общем. И вот так все идет круг за кругом. И называется это сменой поколений. Можно, конечно, орать, что я выращу своего ребенка таким, как им он хочет! Слушайте, а вы не думали, что этот ребенок, как минимум, появляться на свет не хочет, а? Вы ж ему уже навязываете – навязываете жизнь! И как после этого выдержит ваша теория проверку на прочность?
Правда, слава яйцам, в какой-то момент у моей матушки мозг заработал. Она просто тупо отлипла от меня, видимо, поняла, что от такого вселенского долбоеба, как ее сыночек явно ничего не добьешься. Но она сделала и еще больше – превратилась в плечо, в которое периодически можно было выплакаться, и верную боевую подругу. И если честно, вот глупо, но я по ней очень и очень скучаю. Мдааа….
Далее моя любовь плавно перетекла в музыку. Она даже была скорее поклонением и преклонением перед ней. Мне было интересно все, что связано с музыкой и со звукоизвлечением, как таковым. В ПТУ нашелся один храбрый человек, который решил сколотить рок-группу, вот тут мы с другом ему и попались. Я, собственно, как самый голосистый тут же оказался на месте солиста и гитариста. И вот тут понеслось… Я чуть ли не дрочил на фирмовые гитары (а вы поиграйте на «Урале» с ростом чуть за полтора метра и весом чуть больше пятидесяти кило! А больше играть было практически не на чем – СССР все-таки!) и комбики. Все-таки всеми правдами и неправдами, потратив кучу денег (спер у родителей) я заполучил его… Fender Stratocaster… Настоящий… С комбиком… Первый день, сдувал с него пылинки и исходил слюнями, на второй – уже потрогал его, взял пару аккордов и чуть не кончил от охуенности звука, на третий начал играть. Через месяц дрочили на мою гитару те, кому она не светила в ближайшие лет двадцать. И это необычайно повышало мою самооценку.
Правда… Правда все-таки главная любовь моя сводилась не к дрочке на инструменты, а к написанию песен. Я буквально вываривал себя в них, проживал каждую букву, каждую ноту. Это было сродни выходу в параллельную реальность или наркотику. Собственно, это и стало для меня наркотиком. А потом я начал употреблять и алкоголь, и различные субстанции только ради того, чтобы снова испытать ощущение кайфа от того, что я пишу, чтобы появились какие-то новые идеи. И так плавно любовь превратилась в невозможно болезненную зависимость от сцены, от написания песен и стихов. Такую, что оторваться от нее нельзя в принципе. Разве только можно это сделать, перекроив начисто свою личность или убив себя.
Поклонение музыкальным кумирам, конечно, не входило в этот список. Я уж такой по жизни, что не умею поклоняться никому, кроме себя. Да, я чистейшей воды э-го-ист. Восхищаться я могу. Я восхищаюсь Меркьюри и Бутусовым, Гором и Гааном, Ленонном и МакКартни, Осборном и Хэлфордом. Вот честно, восхищаюсь, поэтому всегда хочу быть лучше них. Вот такой я неправильный меломан.
А когда ПТУ закончилось – почти сошла на нет и наша группа. Мы собирались иногда, играли понемногу, но это было уже не то. Я увлекся театром. По секрету, хотел стать самым великим в среде оперных музыкантов Союза Серпастых. Правда, первое время, работал я младшим помощником старшего мебельщика в театре Ермоловой. Смешно, да? Смешно. Но опыт, товарищи, я там получил бесценный. А потом я поступил. В Гнесинку. Правда брали еще и в консерваторию, и в ГИТИС. В итоге я все-таки пошел не на оперного певца: мне было неинтересно наращивать вторые подбородки, стоя на сцене истуканом. Я пошел на музкомедию – для непосвященных: музкомедия – это оперетта. И вот там-то я и встретил свою первую любовь….
Эта самая первая любовь, собственно, оказалась высокой красивой блондинкой. Поначалу мне даже казалось, что она лишена этого стереотипа, что все блондинки – дуры. Правда, где-то через месяц, оказалось, что не лишена. Я не скажу, что она была дуррой. Она просто была как все: ей хотелось уютненького семейного гнездышка и штампика в паспорте. Поперву, я трепыхался, как рыбка на воздухе, а потом подумал, а почему бы мне и не попробовать – детей-то не требует – значит, можно жить. Я бросил свою московскую квартиру и, очертя голову, смылся к ней. Примерно за месяц я превратился в клушку, которая тащит в дом все. В комнатке появились разные покрывалки-занавесочки, куча посуды (которую некоторое время спустя я с удовольствием раздолбал), цветочки в горшочках, ну просто прелесть! Я таскал ей цветы почти каждый день, дарил подарки, а она на стипендию пыталась вкусно меня накормить. Учились… Ну, как учились… Она прилежно зубрила и готовила все, что надо, а я всегда все пускал на авось. Как пойдет, грубо говоря. В общем – идиллия. Через год дзынькнул первый звоночек – мои друзья стали мне говорить, что я какой-то не такой и спрашивать, что моя девушка со мной сделала. Я отшучивался. Но еще через год я понял, что мои мозги прокисают к чертям собачьим, и я превращаюсь в того, в кого ни за что и никогда не хотел бы превратиться, а еще я из-за нее чуть не сел: банально кинули, как это было в начале девяностых. И я сбежал. Банально. Уехал работать в другую страну на два года. И не только от нее и тюрьмы. Кинули-то меня, коммерсанта несчастного (хотелось, чтоб у нее было все самое лучшее), а получилось так, что и я как бы кинул других людей, которые за это хотели меня убрать. Первое время меня все еще тянуло к ней. Я звонил, даже приезжал пару раз. А когда вернулся, то понял, что уже ничего к ней не чувствую. Она пыталась меня удержать – я не хотел удерживаться. Скандалили часто, посуду я колотил чуть ли не целыми сервизами. В итоге все-таки ушел. Надоело. Правда, потом мы все-таки общались, но периодами на меня накатывало дикое отвращение за бездарно проебанные годы с ней….
Где-то полгода я абсолютно и целиком ненавидел весь женский пол и решил, что обойдусь и правой рукой спокойно, только не лезть под каблук ради того, чтобы присунуть в чью-то 3,14зду. А потом встретил ее. Она тоже училась в Гнесинке, правда несколькими курсами помладше: я уже заканчивал, а она была первачкой. Красивая. Брюнетка, карие глаза, восточная внешность, эффектная фигура, вся такая правильная… И у меня в мозгу чего-то щелкнуло, захотелось сделать из нее такую же, как я, чтобы в свободную любовь верила, чтобы не пилила, не истерила, могла и забухать со мной, сменить мать на посту боевой подруги, чтоб не требовала от меня детей и свадьбы. Когда знакомился, почему-то адски нервничал, старался, чтобы она не заметила во мне ту тварь, которой я и являюсь. Не заметила. Мы обменялись телефонами. Думал, что на следующий день позвоню, узнаю заинтересовал ли ее. Но в этот же вечер мы болтали по телефону. Она позвонила. Сама. Заинтересовал.
Через месяц она ушла ко мне от родителей. И вот тут я начал методично ее переделывать. Она ломалась. С трудом, но ломалась в нужную мне сторону. Сначала она переоделась в мою одежду, потом попыталась начать мыслить, как я. Когда я в первый раз застукал ее с другим мужиком, то почему-то во мне проснулся собственник, даже почему-то заревновал. А потом даже загордился ей – меняет самцов, как перчатки. Вот она – свободная любовь! А потом она так же, как и я начала расширять сознание: легко эта хрупкая домашняя девочка начала забивать косяки, катать колеса, ходить по дорожкам… Да, это было определенно оно. В ней очень редко просыпалась баба, за все наши отношения раза два. Она начала понимать меня, ей понравилось быть такой же.
Совесть совершенно не мучала меня за то, что я сломал ее, сделал из нее тварь. Я даже был рад. Такие сволочи, как я должны быть в единственном экземпляре. Но. Но такие же должны быть женского рода. Я создал ее, как Фауст гомункула. И я очень доволен результатом. Правда. Ей были не нужны дети – они бы помешали ей употреблять, штамп в паспорте – слишком много бы п*здели за спиной, верность от меня – сама бы не смогла гулять от меня. Это были единственные отношения, целиком и полностью устраивавшие меня.
Ну и самая моя главная любовь – это я красивый. Наверное, ни одно существо я никогда не любил и не полюблю так, как себя. Хотя при этом, я умудряюсь себя ненавидеть сильнее всего на свете. Люблю я себя только потому, что я могу что-то создавать, хотя считаю, что создавать что-то – это лишнее, этот мир давно не заслуживает ничего, кроме разрушения – он уже и так прогнил и все признаки этого давно видны. Нельзя налить новое вино в старые меха: потеряешь все – таковая древняя мудрость. Поэтому нельзя ничего создать, не разрушив. Но я создаю, потому что считаю, что все, что угодно может оказаться оружием в правильных руках. Да и просто лопну, если не запишу все, что вертится у меня в голове. Поэтому я и люблю себя за то, что за всю свою жизнь превратил себя в идеальное оружие для уничтожения всего светлого, что есть в мире, хоть вроде и нес в массы разумное-доброе-вечное.
И я верю, что такие, как я, есть, и их не так мало, как кажется. Я верю в них, верю в их силы. И люблю их. Заранее люблю, какими бы они ни были. Они изменят мир. И надеюсь, что хотя бы они доделают мое дело, и разрушат этот проклятый мир до конца. И думаю, что моя любовь поможет им в этом.
|