[Чебурашка]

Если мне и нужны были какие-то высказывания о жизни, поэтические высказывания, то вот, больше не нужны. Всё сказано.
Я помню, как обидела друга, и как друг обидел меня. Как мы хоронили, сигареты в могилу клали, а следующим днём шёл снег, и я всё думала, как там сейчас холодно. И как он ушёл, и то, что он вернулся, не отменяет того, что он ушёл. И когда новый человек придёт в мир через меня, его будет ожидать всё то же, и не уберечеь, не изменить. И всегда впереди ожидание очередной, которая скрывается за каждой минутой. Какая горькая память - память о том, о том, что будет потом (с).

Мой друг скарификатор рисует на людях шрамами,
Обучает их мастерству добровольной боли.
Просит уважать ее суть, доверяться, не быть упрямыми,
Не топить ее в шутке, в панике, в алкоголе.
Он преподаёт ее как науку, язык и таинство,
Он знаком со всеми ее законами и чертами.
И кровавые раны под его пальцами
Заплетаются дивными узорами, знаками и цветами.

Я живу при ашраме, я учусь миру,
трезвости, монотонности, пресности, дисциплине.
Ум воспитывать нужно ровно, как и надрез вести
вдоль по трепетной и нагой человечьей глине.
Я хочу уметь принимать свою боль без ужаса,
наблюдать ее как один из процессов в теле.
Я надеюсь, что мне однажды достанет мужества
отказать ей в ее огромности, власти, цели.

Потому что болью налито всё, и довольно страшною -
из нее не свить ни стишка, ни бегства, ни куклы вуду;
сколько ни иду, никак ее не откашляю,
сколько ни реву, никак ее не избуду.
Кроме боли, нет никакого иного опыта,
ею задано все, она требует подчиниться.
И поэтому я встаю на заре без ропота,
я служу и молюсь, я прилежная ученица.

Вырежи на мне птицу, серебряного пера, от рожденья правую,
не боящуюся ни шторма, ни голода, ни обвала.
Вырежи и залей самой жгучей своей растравою,
чтоб поглубже въедалась, помедленней заживала.
Пусть она будет, Господи, мне наградою,
пусть в ней вечно таится искомая мною сила.
Пусть бы из холодного ада, куда я падаю,
за минуту до мрака она меня выносила.

Вера Полозкова