aleks4d
08.12.2006, 09:21
ЭКСПРЕССИОНИЗМ
Улица. Широкая улица. Слева и справа дома. Поздний вечер. Фонари льют жидкый свет на вымощенный кирпичной плиткой тротуар. Небо усеяно звездами. Они горят и вспыхивают. Они – ярче фонарей. Вся галактика вращается перед взором, стоит лишь поднять взгляд. Но я не смотрю наверх. Я смотрю вниз прямо перед собой. Потому что боюсь смотреть в глаза прохожих. Я бы закрыл глаза, но я должен самотрреть на их ноги, чтобы успевать обходить. Иначе – меня собьют и затопчут. Нескончаемы поток. Люди. Их много. Их очень много. Я боюсь их. Они идут потоком, кажется, что лишь в одну сторону. Ту, что противоположна моей. И стоит остановиться, как поток раздавит. Или же захватит и унесет с собой. Я пытаюсь идти, и протискиваюсь между волнами. Но меня задевают плечами, меня сбивают с ног. Поток непрерывен – он вечен, и жалкая песчинка не способна противостоять ему.
Я – уродец. И потому поток с особой ненавистью стремиться сбить меня и растоптать. Уничтожить, очистить от меня тротуар. Тротуар красивых и сильных.
Мне стыдно. Я чувствую их презрение к себе. Чувствую гнев и ненависть, направленные на меня. Их головы распухли и налились кровью от переполнившей их ненависти. Я тоже ненавижу их в глубине себя, но я боюсь их. Они же меня – нет.
Я вырываюсь из потока и бегу в сторону. Бегу за дома. Поначалу кажется, что здесь тихо и спокойно. Спокойствие это обманчиво. Тишина пропитана злобой.
В домах раздаются крики. В них смешаны боль, страх и ненависть. В домах кто-то кого-то бьет. Мама с папой бьют их ребенка. Потом папа бьет маму, как последнюю проститутку. Затем ребенок вырастает и убивает обоих.
Ненависть порождает только ненависть.
И я их всех ненавижу, и хочу убить. Но я слабый и безвольный уродец, презирающий само свое существование. Потому я не смею бить и я бегу.
На скамейках у домов небольшими группками сидят сильные и самоуверенные. Они оборачиваются на меня. Смотрят, недоумевая, затем презрительно смеются. Иные из них кричат мне язвительные слова.
Я не оборачиваюсь. Я привык. Я нервничаю. Здесь еще опасней. Надо вернуться на улицу, и впасть в поток. В потоке все же меньше внимания уделяют несчастной песчинке. Помимо меня, в потоке изредка пробегают другие уроды. Всегда по одному. Уроды боятся даже друг друга. Они хотят умереть.
Одни из них – те, что уже почти умерли, стремятся поскорее укрыться во мраке подвалов, заполоненных гнилью, плесенью и паутиной. Их тела иссушены, их лица – черепа с пустыми глазницами, им все безразлично.
Другие стремятся к Храму. И падают пред Распятием, на котором избитый и оплеванный Христос терпит вечную боль за грехи этих людей. Они говорят: “Иисус был таким же уродом, какие мы. Когда мы умрем, мы будем счастливы с Ним”.
Иные же (и среди них я) уже ни во что не верят. Ни в то, что уже мертвы, чтобы забиться в подвалы и склепы. Ни в то, что еще живы, чтобы верить в посмертное счастье. Они бегут. Без покоя и счастья. В отчаянной надежде, что где-то обретут покой или счастье. Бегут, и в беге умирают, не обретя ни того, ни другого. И только умирая, наконец, понимают, что счастье и покой – не здесь искать нужно было. Искать – в себе.
Ночь уходит прочь. Серый, словно затянутый паутиной, сумрак, сменяется ярко-желтыми красками дня, и они расползаются по холсту размашистыми мазками кисти художника-экспрессиониста.
30 августа, 9 сентября 2006
Улица. Широкая улица. Слева и справа дома. Поздний вечер. Фонари льют жидкый свет на вымощенный кирпичной плиткой тротуар. Небо усеяно звездами. Они горят и вспыхивают. Они – ярче фонарей. Вся галактика вращается перед взором, стоит лишь поднять взгляд. Но я не смотрю наверх. Я смотрю вниз прямо перед собой. Потому что боюсь смотреть в глаза прохожих. Я бы закрыл глаза, но я должен самотрреть на их ноги, чтобы успевать обходить. Иначе – меня собьют и затопчут. Нескончаемы поток. Люди. Их много. Их очень много. Я боюсь их. Они идут потоком, кажется, что лишь в одну сторону. Ту, что противоположна моей. И стоит остановиться, как поток раздавит. Или же захватит и унесет с собой. Я пытаюсь идти, и протискиваюсь между волнами. Но меня задевают плечами, меня сбивают с ног. Поток непрерывен – он вечен, и жалкая песчинка не способна противостоять ему.
Я – уродец. И потому поток с особой ненавистью стремиться сбить меня и растоптать. Уничтожить, очистить от меня тротуар. Тротуар красивых и сильных.
Мне стыдно. Я чувствую их презрение к себе. Чувствую гнев и ненависть, направленные на меня. Их головы распухли и налились кровью от переполнившей их ненависти. Я тоже ненавижу их в глубине себя, но я боюсь их. Они же меня – нет.
Я вырываюсь из потока и бегу в сторону. Бегу за дома. Поначалу кажется, что здесь тихо и спокойно. Спокойствие это обманчиво. Тишина пропитана злобой.
В домах раздаются крики. В них смешаны боль, страх и ненависть. В домах кто-то кого-то бьет. Мама с папой бьют их ребенка. Потом папа бьет маму, как последнюю проститутку. Затем ребенок вырастает и убивает обоих.
Ненависть порождает только ненависть.
И я их всех ненавижу, и хочу убить. Но я слабый и безвольный уродец, презирающий само свое существование. Потому я не смею бить и я бегу.
На скамейках у домов небольшими группками сидят сильные и самоуверенные. Они оборачиваются на меня. Смотрят, недоумевая, затем презрительно смеются. Иные из них кричат мне язвительные слова.
Я не оборачиваюсь. Я привык. Я нервничаю. Здесь еще опасней. Надо вернуться на улицу, и впасть в поток. В потоке все же меньше внимания уделяют несчастной песчинке. Помимо меня, в потоке изредка пробегают другие уроды. Всегда по одному. Уроды боятся даже друг друга. Они хотят умереть.
Одни из них – те, что уже почти умерли, стремятся поскорее укрыться во мраке подвалов, заполоненных гнилью, плесенью и паутиной. Их тела иссушены, их лица – черепа с пустыми глазницами, им все безразлично.
Другие стремятся к Храму. И падают пред Распятием, на котором избитый и оплеванный Христос терпит вечную боль за грехи этих людей. Они говорят: “Иисус был таким же уродом, какие мы. Когда мы умрем, мы будем счастливы с Ним”.
Иные же (и среди них я) уже ни во что не верят. Ни в то, что уже мертвы, чтобы забиться в подвалы и склепы. Ни в то, что еще живы, чтобы верить в посмертное счастье. Они бегут. Без покоя и счастья. В отчаянной надежде, что где-то обретут покой или счастье. Бегут, и в беге умирают, не обретя ни того, ни другого. И только умирая, наконец, понимают, что счастье и покой – не здесь искать нужно было. Искать – в себе.
Ночь уходит прочь. Серый, словно затянутый паутиной, сумрак, сменяется ярко-желтыми красками дня, и они расползаются по холсту размашистыми мазками кисти художника-экспрессиониста.
30 августа, 9 сентября 2006